— Деуфка, скафите, это не фы поёте «видеО, видеО»?
Вздрогнув, лифт остановился. Двери разошлись. Ужас отступил. И польщённая даже таким узнаванием девушка, нащупав туфелькой ковровую дорожку коридора, игриво ответила:
— Да, я! А что?
— Мэлодично. — констатировал адский голос.
Закрывшиеся тотчас двери навсегда разлучили их миры. Мираж растворился в казённой глуши. А Ихтиандр намертво ухватил поникшего скрипача зубами за воротник, выволок его из лифта и потащил прямо по коридору, к предпоследнему номеру справа.
Есть какая-то поэзия в не пришедших к адресату телеграммах. Какое- то неожиданное одиночество. Смещение созвучий. Импровизация. Случайное рандеву с чужими городами. Из ничего сложенная беседа с хронически невысыпающимся таксистом. Одна сигарета, две сигареты… Город будто вырублен в каменной тайге. Четвёртый час ночи. Тяжёлая энергетика прямоугольной архитектуры. По сравнению с уютным, как православное кладбище, хотя и обветренным Владивостоком, Новосибирск показался Филину городом древних саркофагов, каменным нагромождением зороастрийцев. Веяло от него чем-то первобытным, давно уже вымершим, будто этот новый город так и задуман был — городом мёртвых. Казалось, что здесь должны обитать лишь шаманы, лишь проигравшие сражения воины, да вдовы охотников, сгинувших в чёрной тайге. И даже разговорчивый таксист представлялся Филину фантастическим паромщиком, сотканным из текстов Германа Гессе. Филин усмехнулся сам себе. Какие уж тут телеграммы! Кто их получит… Минус двадцать семь. И даже адрес Джима скрипача звучал как сглаз, как ведьмино заклинание: «Студгородок НЭТИ». Филин несколько раз повторил про себя это таинственное созвучие, затянулся, выпустил носом дым, придавил окурок в пепельнице и сказал паромщику:
— Давай на вокзал.
Если Джим не явился в аэропорт, то значит он не получил телеграммы. Значит, его нет дома и направляться туда бессмысленно. А если он всё же получил телеграмму, но по какой-то причине не пожелал приехать к рейсу, то направляться к нему бессмысленно вдвойне. Что может быть хуже того, чем оказаться там, где тебя не ждут. Таксист молча развернул авто, срезав крылом пирамиду из застывшей снежной каши, и погнал к железнодорожному вокзалу, не обращая внимания на крысиные глаза светофоров, моргающих в ледяной пустоте.
Пробуждение оказалось страшнее сна. Там, во сне, Джима преследовала утопленница с прозрачной кожей и водянистыми глазами. Прикосновение к ней напоминало прикосновение к мёртвой рыбе, а поцелуи её были влажными и холодными, будто целовала его не женщина, а безжизненный омут. Скрипач вырывался, растаскивая когтями плотную пелену сновидения, расслаивал обступивший его похмельный кошмар, снова проваливался и снова рвался в явь… И сон отступил. Утопленница развоплотилась, холодная влага поцелуев сошла немедленно, и на смену этой трупной прохладе явился насквозь прожигающий тело сушняк. Не открывая глаз, чтобы не встретиться с реальностью прошедшей ночи, Джим запустил руку под кровать, где — он помнил, помнил! — оставалась на три четверти недопитая бутылка, заткнутая белым носком одной из присутствующих дам.
