— В каком обличье бродят бог и дьявол…
— Что? — переспросил Ник, всё ещё охваченный мыслями о жетонах, патронах и самоликвидации.
— Что? — в свою очередь отозвался Филин, так же заблудившийся в демонических коридорах всемирной психбольницы.
— Бог и Дьявол, — подтолкнул его Ник.
— Какой ещё бог? — Филин провалился в колодец памяти, ни черта там не почерпнул и начал выкарабкиваться по цепи разговора. Главное, подумал он, чтоб не накрыло ведром Абсолютной Истины, от таких ушибов возникают наливные гематомы мудрости и начинают гноиться мысли. Филин представил себе кровавые геморройные водоросли мудрых мыслей, разрастающиеся внутри головы, тут же придумал им название — «мудорасли»- и решил выкарабкиваться, утопив собеседника. — А-а… Ты про это… вот скажи, Ник, ты бога видел?
— Видел, — уверенно ответил Ник, словно речь шла о его барабанщике.
— Где? — разговор явно обрастал щетиной трёхдневного рационализма. Трудно определить направление, в котором двигалась мысль, но условно эту чащу заблуждений можно было назвать атеистической мистикой или мистическим атеизмом. Такую философию взяли за основу голливудские продюсеры, чтобы минимизировать нравственные противоречия между трагедией истребления североамериканских индейцев и кассовыми сборами от фильмов, осуждающих этот геноцид. Или, если конкретизировать понятие, Кант являлся типичным атеистическим мистиком, в противоположность Гегелю — мистическому атеисту. Хотя, сколько ни блуждай по этим доходным догматам, выходит всё одно — иудаизм.
— Так где ж ты его видел? — продублировал вопрос Филин.
— Да и ты его тоже видел! Помнишь, у эвенков…
У всякого уважающего свои штандарты короля и особенно у короля, пребывающего в перманентном изгнании, должна быть необычайная судьба. Иначе нет никакого смысла находиться в изгнании. Тогда это не Звезда маргинальных интеллектуалов, а вульгарный лузер, восставший против диктатуры фрезеровщиков и потерпевший сокрушительное поражение при первой же осаждённой им пивной. Благородность порыва отчасти оправдывает его никчёмность, но о королевских лилиях на бас-бочке в этом случае говорить неуместно. Так себе, мурза… Истеблишмент глазами бультерьера. Другое дело — Ник. Всякий участковый пуританин невооружённый галлюциногеном глазом мог рассмотреть тянущийся за Ником шлейф величия погибающей судьбы! Шлейф этот, как и положено странствующему монарху, был изрядно потыкан рапирными перьями публицистической самодеятельности и обильно полит утренним рассолом экзальтированных воздыхательниц. Впрочем, как первое, так и второе, лишь оттачивали его рок-н-ролльное бусидо.
