А вспомнить было что.
Вначале был котлован. Слоящиеся останки деревенских домов, густо перемешанные с гробовыми гвоздями и расколотыми черепами древних тушинских поселенцев, загребались зубастой челюстью экскаватора «МЭЗ» и вываливались в кузова самосвалов, отбывающих в дальнейшую неизвестность. Святая детвора, всегда ошивающаяся на парадах марширующих машин, хохоча, пинала ногами уцелевшие черепушки, стараясь засадить ими в некое подобие футбольных ворот. На глубине второго ковша строители обнаружили странную закопку: металлический снарядный ящик времён Второй мировой, внутри которого находились лакированные штиблеты для исполнения чечётки, разорванная надвое фотография обнажённого мужчины средних лет, сутуловатого, с брюшком и с татуировкой Молотова на левой стороне груди. Ко всему перечисленному прилагался клочок подгнившего тетрадного листа в косую клетку с лаконичной записью: «Ушла в парикмахерскую». Наверное, это был мобильный алтарь сумасшедшего. Не обнаружив ничего более ценного, строители отшвырнули находку в яблоневые заросли и приступили к закладке фундамента. Но на этом история таинственной закопки не завершается, а плавно перетекает в историю о девушке, младший брат которой отыскал в яблоневых зарослях ту самую снарядную коробку со штиблетами, фотографией и запиской. Девушку звали Ксюха Вампи. Юношу звали Жендос. А штиблеты… Да чёрт с ними, со штиблетами.
Слетающиеся на помойку голуби орали как пикирующие трупоеды. Бились. Сшибались. Долбали друг друга клювами. Пытались взлететь. И снова орали, словно и не голубями они были вовсе, а грязно-сизыми, крикливыми и шевелящимися цветами, насмерть сцепившимися в отчаянной резне за перевёрнутую кастрюлю прокисших макарон. Клювы в крови. Визг… сливающийся с частыми, громкими, отвратительными на слух, междугородними телефонными гудками.
— Хэй! Звонить! — то ли из кухни, то ли из ванной завопила Ута.
— Межгород, — сонно сообщила черноокая проводница Энга, успевая заметить, как Филин зарывается головой под подушку. — Межгород, — повторила Энга и лениво потянулась к трубке…
Этот красный телефонный аппарат с отколотым углом и скрипучим диском остался здесь ещё со времён прежних владельцев квартиры — Ксюхи Вампи, её младшего брата Жендоса и её же возлюбленного, которого помнили под именем Литл. Так случается иногда, что люди, которых ничто не должно бы связывать, сплетаются в страстном удушье не любви даже, а в каком-то дьявольском танго и так и танцуют уже до конца жизни. Такая страсть никогда не завершается ни расставанием, ни пошлым бракоразводным процессом. И если влюблённые всё же ухитряются не замочить друг друга в приступах чувственной тирании, то узурпируют свою страсть, создают из неё религию, живут долго и подыхают друг вослед другу. А в том, что между Ксюхой и Литлом была именно страсть, сомневаться не приходилось. И глубокие шрамы от удара топора на входной двери подтверждали непростое развитие этой страсти.
