— Даня, нет. — Это «нет» — не только отказ от поездки. Это «нет» его смелости и напору, нахальности, наглости и безумию, потому что в любой момент в учительскую может кто-нибудь зайти, и вряд ли то, что мы сейчас делаем, похоже на обсуждение творчества Лермонтова.
— В чем дело? Просто скажи, Колючка. — Он сглатывает, и вдруг жадно обхватывает губами трубочку из моего стаканчика, выразительно сглатывает. А я, вместо того, чтобы отшить нахала еще раз, таращусь на упругий выразительный кадык, который почему-то до умопомрачения сильно хочется погладить пальцем. — Я, блин, не схожу с ума только потому, что считаю дни до поездки.
— Где ты будешь постоянно видеть училку, которую тебе неприятно видеть? — Надеюсь, горечь в моих словах так и останется для него секретом.
Даня трясет головой, «бодает» меня лбом, вынуждая поднять лицо.
Мы сталкиваемся носами, и запах мяты растекается по моим губам.
— Я просто…
Он не заканчивает, потому что за дверью слышен приближающийся стук каблуков, и мы воровато отодвигаемся друг от друга.
В учительскую заходит математичка и сразу, будто прицельно, хватает взглядом сперва Даню, потом меня.
Мне хочется мотнуть головой, потому что нет ничего хорошего в том, что теперь я назвала Ленского по имени еще и в мыслях. И не Данилом, а именно Даней. И вместо того, чтобы подумать о том, как бы избавиться от пристального внимания математички, я размышляю над тем, что не представляю его никаким Данилом. Ну какой он Данил? Он Даня: ершистый, упрямый, напористый нахал.
— Доброе утро, Варвара Юрьевна, — здоровается женщина. Еще раз оценивает Ленского взглядом, почему-то усмехаясь, когда он сует руки в карманы джинсов. — Ленский, ты-то чего в такую рань?
— Пробок не было, — без заминки отвечает он, прощается и быстро выходит.
— Доброе утро, Виктория Александровна, — здороваюсь я, стряхивая с плеча пальто.
Делать это одной рукой сложно, но я не хочу выпускать стаканчик из ладоней. Математичка следит за каждым моим движением, как будто что-то подозревает. Да что она может подозревать? Нужно просто успокоится и не видеть всюду заговоры.
— Слышала, вы собираетесь везти детей во Францию на зимние каникулы, — как бы невзначай говорит Виктория Александровна, и я вдруг понимаю, что фамилия Коршунова очень ей идет. Особенно если смотреть в профиль — сразу виден крупный немного крючковатый нос и неестественные, как для женщины, совершенно ровные брови. Словно она выщипала их под линейку. — какая удача: без году неделю работаете, а уже — Париж.
