— Пожалуйста, Профессор, еще сходите в ренсковый погреб и купите там бутылку коньяку и четыре бутылки лимонаду. Вот вам деньги… Запомните?
Белесые губы недоумевающе шлепаются одна о другую.
— И вот… И почему же?
— Что почему же?
— И вот, вы пьяною будете… И разве не срамно барышне пить?.. И вот, я схожу, не мое дело… И вот…
— Ах, какая вы дура, Профессор! Я не для себя, ко мне гости придут.
Белесые губы опять шлепаются одна о другую.
— И еще булок, винограду… И еще апельсинов. Хорошо, барышня.
Рогнеда идет в гостиную, открывает пианино, — комната оглашается бурными звуками. Гоп-ля! Гоп-ля! — Рогнеда возбуждена, пальцы стремительно пробегают по клавишам, звенящие волны плывут, сталкиваются, разбиваются, замирают и восстают опять, опять…
Блестит и веселится пианино, пробужденное к жизни десятью быстрыми пальцами. Иногда Рогнеда перебирает клавиши тихо-тихо, как любящая кудри любимого; иногда гневно и стремительно, нанося боль и томление певучей душе блестящего инструмента.
Как легко и как радостно!
Опустошенный сад не глядит в окно взглядом тлена и разрушения, серые нити, беспрерывные капли дождя, далеко-далеко за спиною. Со свистом могучих крыльев, с гортанным выкриком взлетает в памяти черный прекрасный лебедь, — взлетает в лазурь, качается в вышине, взлетает все выше и выше…
Вдруг издалека доносится настойчивый звон. Разве сегодня воскресенье, разве сегодня поют колокола на колокольнях?
Она вскакивает с табурета, прислушивается…
В передней дребезжит звонок.
Торопясь, задевая за мебель, Рогнеда выходит в переднюю, снимает стальную цепочку с двери, отодвигает задвижку. Руки дрожат.
— Рогнеда Владиславовна!
Это Ковалев, в морской накидке, с поднятым капюшоном.
Он подает ей букет, — белые, белые, белые, белые цветы… Так много белых цветов, что в глазах остается сплошное белое пятно.
Она с легким поклоном берет от него букет.
— Мерси!
И торопливо говорит:
— Вот сюда, сюда вешайте накидку, — та вешалка сломана. Пришли-таки, не надули? Как здоровье вашей жены?
— Ничего, она всегда хорошо себя чувствует, — растягивает слова Ковалев протирает носовым платком вымоченные накидкою руки.
— А я сейчас играла и не слышала, что вы звоните… Надеюсь, не долго заставила вас прождать?
— Нет!
Ковалев в своей излюбленной рембрандтовской рубахе.
— Что это у вас такой мрачный вид, Рогнеда Владиславовна?
Она улыбается:
— А мне самой казалось наоборот. Я очень рада, что вы пришли… Проходите же! Спасибо вам за букет, надо его поставить в воду, чтобы не завял.
