Дальский похолодел, замер.
— Что же они сказали? — прохрипел он.
— Они сказали, что оболгали — оклеветали вас, иначе бы им дали более тяжелые сроки.
— О, господи! — прошептал Евгений Петрович. — Не дай сойти с ума от всего этого.
Его затошнило, в сердце ударила резкая боль. Натан Моисеевич засуетился, лихорадочно стал шарить по карманам и наконец извлек из них пузырек, но не накапал, а плеснул из него в стакан мутновато-коричневую жидкость.
— Выпейте. Это очень сильное лекарство. Американское…
Он уложил Евгения Петровича на нары.
— Потерпите, голубчик. Уверяю вас, это не инфаркт. Сейчас уже все пройдет. О, это очень дорогое лекарство, поверьте, но для меня никогда не существовало дорогих вещей. Я всегда немножко презирал деньги, и сейчас это очень хорошо подтвердилось: что теперь для меня в них толку? Самым интересным я считал процесс добывания денег, сам процесс.
Натан Моисеевич еще о чем-то говорил, но Дальский его не слышал..
Почти полтора месяца пролежал Евгений Петрович в медчасти после не очень тяжелого инфаркта миокарда. Первую неделю возле него постоянно находились Федор, дядя Сережа и даже Натан Моисеевич. А когда Дальский был выписан из больницы, он сразу же написал Юлии и, переслав ей письменные показания одессита, просил добиться приема в Прокуратуре СССР и оставить там заявление с просьбой о возвращении его дела на повторное расследование.
Тяжкими были дни ожидания. Евгений Петрович еще не выходил на работу и, чтобы скоротать время, начал приводить в порядок свои записки.
Как-то Федора вызвал начальник отряда.
— Вот что, Завьялов, не заняться ли тебе более серьезным делом? — спросил Иван Захарович, как всегда, внимательно его разглядывая.
— Каким же более серьезным, если не секрет?
— Понимаешь, решили мы назначить тебя бригадиром на участок покраски комплектующих деталей. Раньше ты сам за себя отвечал, а теперь, если, конечно, не струсишь, возьмешь на себя ответственность еще за сорок человек.
Федор мял в руках зековскую шапчонку «а ля Де Голль» (очень уж она была похожа на фуражку маршала) и о чем-то напряженно думал.
— Чудно… Федор Завьялов — бригадир, — он пожал плечами и улыбнулся.
— Ничего необычного в этом нет, — Иван Захарович вышел из-за стола и подошел к Федору. — Энергии у тебя — море, а использовалась она до сих пор чаще всего вхолостую. Да что энергия! Ты сам весь до недавнего времени не туда клонился. Может, это и не педагогично, но я прямо скажу тебе: в колонии ты входишь в небольшое пока число людей, которые, я убежден, полностью встали на правильный путь и близки к истинному исправлению.
