— Будет сделано, шеф, — крикнул Хорек, которому ничего не нужно было говорить дважды, и мгновенно исчез.
— Обратите внимание, компаньерос, какая богатая масть к нам приближается, — воскликнул Боксер и спрятал ноги, глубоко под скамейку. Его примеру, как по неслышной для посторонних команде, последовали остальные.
По узкой аллее быстро и широко шагая, торопился долговязый, сутуловатый юноша в фланелевых брюках и длинной светло-бежевой куртке. Под мышкой у него был скрипичный футляр. На переносице, конечно, очки («богатая масть»). Еще мгновение, и ноги подставлены. Глухо упало тело. Очки прыгнули в одну сторону, футляр подался в другую…
— Здороваться надо, — прохрипел Гуров, когда его компания вволю насмеялась. Он поднял с земли очки и футляр, вынул из него скрипку и подал ее хозяину.
— Сыграй для меня что-нибудь трогательное.
— Отдайте мои очки, юноша!
— Получишь, когда сыграешь. Брамса знаешь, к примеру?
— Я не буду вам играть, — слегка заикаясь, но достаточно твердо произнес незнакомец.
— Не будешь? Ах ты, мразь!
Гуров кинул очки на дорожку и широко размахнувшись, ударил по ним скрипкой. — А теперь можешь и не играть. Пошли, братва… А вот и Хорек катит, молодец, Хорек, вижу, порядок.
И они вновь расселись на скамейках.
— Ну, давай крутить по кругу, братва. — Глаза Паука горели злыми огоньками. Чувствовалось, что он еще не выговорился.
— Может, сыграть что-нибудь? — робко спросил Боксер.
— Сыграй. Только что-нибудь… Понимаешь?
Боксер какое-то мгновение смотрел на гитару, словно ожидая ее подсказки, уж очень ему хотелось угодить Пауку, затем сам себе кивнул головой.
— Ты меня не любишь, не жалеешь, — приятным высоким голосом начал он, глядя куда-то в сторону. — Разве я немного некрасив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.
— Гляди, братва, — вдруг перебил певца обычно молчавший Цыпа. — Двое сюда катят. И один из них — справа который — мне не нравится.
— Почему это? — коротко бросил Паук.
— Видно, бьет сильно…
— Вот ты его и возьмешь на себя, Цыпа. И без лишнего шума. А ты играй, Боксер, играй. Делай вид, что они нам без разницы.
…Моя любовь — не струйка дыма,
Что тает вдруг в сиянье дня.
А Вы прошли с улыбкой мимо,
И не заметили меня…
— Ошибаешься, земляк. Заметили, — остановившись перед ними, сказал тот, что справа — плотный мужчина, средних лет, с колючими черными глазами.
— А тебе чего надо? — Боксер встал в стойку.
— Гуляй, дядя, пока я тебе дыню не отбил, — подключился и Цыпа.
