Мое предложение не понравилось Халатову: наверное, он вспомнил раздавленный огурец. Ему не нравился мой метод.
— Давай забор городить, — предложил Халатов.
Я в своей жизни еще ничего такого не нагородил, и опыта у меня не было. Я так и сказал ему, чтобы лучше он без меня городил: со мной мы меньше нагородим, чем он один. А он сказал, что я себя недооцениваю, что я один могу такого нагородить, чего нам вдвоем и не снилось.
Халатов дал мне лопату, и я стал копать яму, чтобы туда закопать столб, а он пошел поливать.
Под верхним слоем земли оказался песок, и скоро я откопал хорошую яму, куда можно было закопать любой самый привередливый столб. Скоро ко мне на дно упал велосипедист, и я спросил у совершенно постороннего человека: хватит копать для одного столба или еще покопать? Велосипедист сказал, что вот он вытащит свой велосипед, потом закопает меня и тогда скажет.
Подошел Халатов, тихо позвал меня есть вишню, мол, все равно ее воробьи поклюют, а сам остался закапывать яму.
При моем приближении воробьи разлетелись, уступив место более крупному хищнику.
Вечером я заметил, что Халатов как-то внутренне надломился, стал мягче, лиричнее и совсем перестал расспрашивать, нравится ли мне дача. Мы поужинали и долго пили чай на веранде.
— Завтра вместе уедем отсюда, — мечтал он вслух.
Назавтра мы действительно уехали, и я долго хвалил дачу Халатова нашим общим знакомым.
На экзамене по истории перед профессором сел задумчивый молодой человек и посмотрел на него глубокими, печальными глазами.
— Какой у вас вопрос? — спросил профессор.
Студент тихо придвинул ему листок с отпечатанным вопросом и печально прикрыл ладонью глаза.
— Падение Карфагена, — прочитал вслух профессор.
Молодой человек скорбно кивнул головой.
— У вас что, дома неприятности? Случилось что-нибудь? — спросил профессор.
— Дома все нормально, — печально ответил студент.
— Тогда в чем дело?
Студент перевел взгляд, исполненный грусти, на билет с вопросом «Падение Карфагена».
— Ах, вы из-за этого! Из-за падения Карфагена! — растроганно удивился профессор.
Молодой человек кивнул.
— Ну, голубчик, нельзя же так все горячо принимать к сердцу. В истории было много катастроф, потрясений. И Сиракузы пали.
— И Сиракузы! — повторил, словно эхо, студент, и на его чистое лицо легла дополнительная печаль от падения Сиракуз.
— Я вам советую в такие минуты думать о светлых страницах в истории Карфагена, связанных с Пуническими войнами. Вспомним, например, битву при Каннах.
