– Н-н-е-т! Не могу согласиться. Дайте мне пощупать ваш пульс, я не врач, но легко могу распознать любое предвестие надвигающейся болезни.
Джервес протянул свою длинную, загорелую, прекрасно сложённую руку, и маленькие, прохладные пальцы доктора обхватили её легко вокруг запястья.
– С вами всё в порядке, монсеньор Джервес, – сказал он после паузы, – у вас наблюдается небольшое перевозбуждение нервов, конечно, но это не поддаётся лечению. – Он выпустил руку и посмотрел вверх: – Доброй ночи!
– Доброй ночи! – отвечал Джервес.
– Доброй ночи! – добавил Кортни.
И с дружеским поклоном доктор ушёл. Бальная зала теперь оставалась почти пустой, и слуги отеля гасили огни.
– Любопытный маленький человек этот доктор, – заметил Джервес, обращаясь к Кортни, которому он так и не был официально представлен.
– Очень любопытный! – был ответ. – Я знаю его уже несколько лет, он очень умён, но я никогда не мог до конца его раскусить. Полагаю, он несколько эксцентричен. Он только что рассказывал мне о том, что верит в призраков.
– Ах, бедный парень! – И Джервес зевнул, когда вместе со своим товарищем пересекал пустынную залу. – В таком случае у него, как вы говорите, винтиков не хватает. Я полагаю, что это именно то, что и делает его занятным. Доброй ночи!
– Доброй ночи!
И, разделившись, они направились каждый своим путём к маленьким, подобным кельям спаленкам, которые были верхом неудобства «Джезире Палас» отеля, и вскоре глубокая тишина воцарилась во всём здании. Весь Каир спал, кроме только того места, где в открытом решётчатом окне полная луна высвечивала повёрнутый вверх, к её серебряному сиянию, лик – бледное, наблюдательное лицо и тёмные, бессонные глаза принцессы Зиска.
На следующий день обычный курс течения событий возобновился в отеле «Джезире Палас», и все удовольствия и флирты костюмированного бала начали исчезать в том, что Ганс Брайтманн называет «вечностью». Люди были даже ленивее, чем обычно, и к завтраку спустились позднее, и девушки выглядели уставшими и измождёнными после слишком долгих танцев, но, с другой стороны, не осталось ни единого знака, который бы свидетельствовал о том, что прошедший праздник оставил за собой «следы» или имел бы далеко идущие важные последствия для чьей-то жизни. Леди Четвинд Лайл, тучная и со свиноподобным лицом, сидела на террасе над сложным куском вышивки крестом, обсуждая скандалы самым вежливым тоном и расспрашивая всех своих «дорогих друзей» с тем особенным видом искренней вежливости и благовоспитанности, который отличает определённых леди, когда они говорят гадости друг о друге. Её дочери, Мюриэл и Долли, послушно сидели рядом: одна за чтением «Дейли Дайал», как это подобает отпрыску её издателя и собственника, другая – над вязанием. Лорд Фалкворд развалился на балюстраде рядом с ними, и его прелестная мать, наряженная в довольно очаровательный девчачий костюмчик с изысканным вырезом – в талии не более двадцати двух дюймов – и в белый платок, откинулась на длинном шезлонге, став воплощением розового и напудренного совершенства.
