А теперь Идрина была замужем уже чуть более трёх лет за капитаном ле Марше, чей полк был расквартирован в Индии, но в весьма мрачном месте, довольно далеко от «счастливой долины», где миссис Клод Эннсли содержала свой общественный эскорт; и так случилось, что две дамы больше не встречались после их честного замужества. Но теперь они должны были встретиться. Миссис Эннсли пригласила капитана и миссис ле Марше к себе, и через несколько дней капитан получил увольнительную на месяц, и приглашение было принято. Как раз после этого миссис Эннсли задалась целью заполучить Махараджа. «Это поразит супругов ле Марше», – было её первой мыслью. – «Это порадует богатое воображение Идрины», – было второй. Вероятно, если бы возможно было проследить эти мысли до самого корня, то там обнаружилась бы простая страсть покрасоваться перед старой подругой и доказать, что её положение жены не было безупречным. Ей было известно, что La Belle Dame sans Merci сделала не самую удачную партию в финансовом плане, и слышала (лишь по дружеским сплетням, конечно), что капитан ле Марше, хоть и был человеком славным, но имел скверную привычку напиваться до смерти при случае. Но едва ли она верила в это. «Если бы так, то Идрина, с её сказочными представлениями о мужчинах, никогда бы не вышла за него», – думала она. Хотя и допускала в душе, что было весьма вероятным, что Идрина, как и прочие женщины со сказочными представлениями, могла оказаться обманутой.
По этой причине миссис Клод Эннсли испытывала сильное любопытство и волнение в ожидании супругов ле Марше в тот день, когда они прибыли. А прибыли они за несколько дней до назначенной даты приезда Махараджа, и, ввиду старых дружеских симпатий миссис Клод Эннсли, было заметно, что она уделила гораздо больше внимания приготовлениям комнат для Идрины и её мужа, чем украшению тех царских покоев, лучших в её роскошной резиденции, которые предназначались Махараджу. Она была искренне рада видеть свою маленькую подругу прошлых дней и гадала, насколько изменил её брак: рассталась ли она с теми исключительными идеями, что когда-то выделяли её из круга обычных женщин.
«Её волосы были длинны, её ноги были легки, и глаза её были дикими!» – напевала миссис Эннсли себе под нос, перемещаясь из одной комнаты в другую, расставляя цветы там, зеркала тут и придавая всему окончательный налёт женской заботы, который наделял даже бездушную мебель чувством, придавал уют и гостеприимный вид. «Что она подумает обо всех нас, гадаю я?» Понятие «все мы» включало её саму и огромное количество слуг и гостей, женатых и холостых – «мальчиков», как она их называла. Жёны других мужчин не входили в эту категорию, равно как и Колонель Эннсли не входил в число «мальчиков». Фактически, он не принадлежал ни к одной особенной общественной роли; он не был в полной мере «мальчиком»; и, поскольку в некотором роде находился в зависимости от своей жены, то не был и в полной мере мужчиной. Это говоря об общественной позиции. И хотя в своём полку он и прослыл человеком надёжным, но коль скоро эта история не имела ничего общего с его полком и ни в коей мере не касалась его военной карьеры, то не было и причин останавливаться на мыслях о его полковых заслугах. Это были устаревшие идеи, весьма грубые и затёртые, так что вовсе не занимали миссис Эннсли, как часть существования Колонеля. Они итак были весьма широко известны и вспоминались ежедневно.
