Еще были мужья подруг. Никаких моральных препонов Маша не чувствовала, было другое препятствие, в мужья подруги выбирали себе как на зло невнятных молодых людей с невнятными достоинствами. Ну и последним препятствием был все-таки муж. Он не давал повода. Он прекрасно работал, обеспечивал ее всем необходимым и даже излишествами, он сидел дома после работы и аккуратно выпивал по пятницам в большой компании себе подобных, отдыхал где-нибудь в Италии и удивительным образом умудрялся избегать всех женщин, встречавшихся ему на пути. Он и стреножил Машу своей стальной моральной безукоризненностью. Из-за этого груза и приходилось ей мечтать не о простом романчике, а о глобальном разрушении. Чтобы вырваться, окончательно и бесповоротно! Она обрела новое совершенно дурацкое хобби, о котором даже подругам было стыдно сказать. Теперь она ходила по улицам и искала себе принца — ей нужен был живой человек, издающий запах. Необязательно было сразу укладывать его в постель или уезжать с ним в Сибирь, разрывая старые узы. Нет — достаточно было просто увидеть его, поставить галочку, да мол, так и так, случилось, и дальше можно было бы уже мечтать более предметно. Маша понимала, что в ее преклонном возрасте мечтать о бестелесном идеале или, например, о рок-звезде было бы совсем глупо. И теперь, чем дальше, тем больше она понимала, что тогда это был именно он. Ее безошибочный охотничий нюх не мог подвести. Он — ее избавитель. Но, в силу жизненных обстоятельств Машин мозг никак не мог правильно обработать поступившую в него информацию о том, что ее принц вот-вот должен родить престолонаследника от шведской королевы. И вообще — все так глупо. Глупый этот разговор — ужасно, ужасно. От стыда у Маши сжималось что-то в висках и начинало подташнивать. До четырех часов дня Маша так и не собралась на работу, а теперь уже и было поздно. Темнело. Она проверила почту, еще раз проверила почту, посмотрела фотографии, пытаясь понять, что в них такого ужасного, и как-то конструктивно пригрозить фотографу, потом опять приняла душ. Скоро няня должна была привезти сына из школы. Как всегда, она не хотела видеть няню, хорошую искреннюю верующую женщину. Та раздражала ее своими вечными расспросами, вечным, как казалось Маше упреком чистых слезящихся глаз, и крестным знамением, всегда осенющем Машу исподтишка из другой комнаты. Что в Маше было такого, чтобы нужно было непременно крестить ее помимо воли? Еще Елена Степановна любила подолгу рассказывать про Алешу: что сказала учительница, с каким мальчиком дружит Алеша, что она обнаружила у него в тетрадях, как он сегодня интересно рассказал ей про кошку и какой он необыкновенной умный мальчик. Маша никак не могла себя заставить сосредоточиться на этой информации. Несмотря на то, что Алешу она очень любила, все это казалось ей на редкость занудным.
