— Не надо певицей, пусть просто будет счастливой, Воронина Екатерина Сергеевна. — Услышала она тихий и родной голос, который невозможно никогда перепутать или забыть, голос мамы, самого дорогого и любимого человека на свете. Она была счастлива. И именно в этот миг, она осознала в полной мере, что для неё, все только начинается.
Женщина бежала по нескончаемым коридорам онкологической клиники, и ей казалось, что это лабиринт, ловко построенный кем-то, чтобы такие несчастные как она, никогда не смогли выбраться на волю. Охранник преградил ей путь именно в тот момент, когда заветная дверь с надписью EXIT была уже в двух шагах.
— Фрау, пожалуйста, вернитесь в палату, выход больных за территорию клиники запрещен, — сказал он на хорошем немецком языке и широко раздвинул руки, загораживая ей единственный путь к свободе.
— Да пошел ты! — Крикнула она ему прямо в лицо на не менее великолепном русском и, оттолкнув возмущенного стража порядка, выскочила на улицу.
Утренний час пик был в самом разгаре, народ спешил на работу, автомобили, автобусы, шум большого города, всё говорило о том, что жизнь продолжается. За пару минут она добежала до заветной парковки, где её должна была ждать ворона. Прохожие оборачивались и с удивлением смотрели ей в след. Она хотела одного, вернуться обратно туда, где были люди, без которых она не мыслила своей жизни, туда, где её любили и ждали. Она оглянулась по сторонам, и не поверила своим глазам. Вороны нигде не было. В отчаянии она взмахнула руками надеясь взлететь, но руки оставались всего лишь руками человека и никакого волшебства с полетами, не происходило.
— Ну, где же ты, подружка? — Прошептала она. — Я же сделала все, как ты сказала. Пожалуйста, прилетай, забери меня отсюда, я хочу домой. Я хочу жить. Сейчас я закрою глаза, досчитаю до ста, а когда открою, ты будешь со мной. Я знаю. Я верю в тебя. Один, два, три, четыре…
Посреди многолюдной улицы, небольшого немецкого городка, прямо напротив нового здания онкологического центра, стояла странная женщина, в больничном халате, застегнутом на все пуговицы. Босые ноги её были обуты в истрепанные тапочки, явного большего размера. Седые пряди спутанных волос прикрывала лишь косынка, туго повязанная на голове. Прохожие немцы с любопытством и настороженностью поглядывали на неё, шептались, и, едва заслышав русскую речь, старались поскорее пройти мимо. Со стороны могло показаться, что женщина молилась, сложив руки и закрыв глаза. Но это была не молитва, она считала, с мольбой и отчаянием, с надеждой и верой.
