Но вот когда они уже собрались отправиться в путь, чтобы углубиться в лес по знакомой просеке, Тома вдруг взяло сомнение. Он опять, в который уже раз, почувствовал что-то, чего и сам рассказать не смог бы, но это было… Он остановился, посмотрел на сосны, на Вешку, на Чивилихина, замыкающего их небольшую цепочку, и серьезно сказал:
— Ребята, нам в лагерь нельзя.
— Ты чего? — не понял Кенарь. — Мы же еще не дошли до куста…
«Ага, — сообразил Том опять же на своем невесть откуда берущемся всеведенье, — значит, не так уж глупо все устроено у Борова. И есть какой-то куст, который является „флажком“, знаком о том, что лагерь провален». Но оттуда, где они сейчас стояли, никаких кустов еще не было видно, лишь Кенарь проговорился. А Том об этом и не знал раньше.
— Ничего не знаю про ваши кусты и другие тайные знаки, я просто думаю, что Боров… Он нас сдал. И, может, сдал других ребят.
— Не понял, поясни, — предложил Чивилихин, и в его голосе, как всегда, прозвучала неопределенная угроза. Впрочем, после провала у Ларисы он иначе с Томом и не разговаривал.
— Я думаю, Боров — предатель. — жестко повторил Том и добавил: — Уже давно, может, дольше, чем мы подозреваем.
И тут же получил хлесткий, неожиданный удар по зубам от Кенаря. Тот, как всегда, взъерепенился и полез драться. Но больше ничего сделать не смог, на нем повис Чивилихин, а спустя пару секунд — и Вешка.
— Вот что, парень, ты допрыгался, — спокойно сообщил Чивилихин, когда все слегка улеглось. — У нас за такие слова, сам понимаешь, порезать могут… Если ты неправ.
— Я прав. — И Том, как с выдуманной камерой перед квартирой Ларисы, принялся лгать: — Я за ним давно наблюдаю, он… Есть что-то за ним, что иначе, как предательством, я объяснить не могу.
— Что именно? — спросила Вешка, обеспокоенно поглядывая на Чивилихина. Она-то отлично понимала, что он запросто может убить Тома, если решит, что Боров невиновен.
— Не буду говорить, мелочи всякие…
— Ты уж скажи, мил-человек, — встрял дедок.
— Отлучается он из лагеря странно, вещи у него есть, про которые он нам не рассказывает, и предложения у него дурацкие, подобные тем, как он нас в зубы к секуритам сунул… В общем, я уверен: назад в лагерь нам нельзя.
— Почему же безопасники нас раньше не трогали?
— Не знаю. Может, Боров им сказал, что я слишком незначительная фигура, чтобы из-за меня раскрывать такую отлично законспирированную ловушку, какой является весь лагерь… А вот теперь, мне кажется, он нас сдал.
