— Я же застрял тут дольше, чем рассчитывал. Вот и поиздержался.
— На воле хорошо зарабатывал?
— По нынешним меркам, средне. Но мы с женой копили на машину, эти деньги мне и помогают… сейчас. — Том улыбнулся, чтобы все было понятно. — Ничего, вернусь, новые заработаю.
— Вернешься… — опять очень необычно проговорил врач, словно этого могло и не произойти. — Новые заработаешь… Так что же, Извеков? Пожалуй, должен тебе признаться: у нас всего тут имеется восемь тысяч четыреста часов для заливки. По всему объему знаний, которыми мы располагаем. Включая социальные науки, медицину и развлекаловку, как мы ее называем, — художественность, о которой мы, кажется, говорили: шахматы, головоломки разные… Да, чуть не забыл, есть еще языки. Вот этого добра много, но оно тебе, наверное, нелегко будет даваться. У тебя как раз по языкам самые плохие показатели адаптации. Предположительно, их в тебя следует вгонять раза по три или четыре, чтобы ты их действительно выучил. А этого, сам понимаешь, нам никто не позволит. Порог в сорок процентов усвояемости нам никто не отменял… Ты-то чего хочешь?
Том призадумался. Вопрос, который он и сам себе не раз задавал, и бывало, что отвечал. Сейчас, когда он прозвучал в виде конкретного предложения, все же обескураживал. Над ним следовало подумать.
— А сколько я уже прошел у вас? — спросил он.
Доктор с видом персидского падишаха повернул голову к сестре.
— По нему у нас тысячи полторы часов, тысяча семьсот?.. — полуутвердительно спросил он.
Сестра бросилась было к столу, но остановилась чуть не с поднятой для шага ногой. Отступила, потому что в комнату входила целая делегация. Впереди вышагивал в каком-то изжеванном и не очень свежем халате бородач внушительного вида, в больших очках, которые закрывали пол-лица. Только и видно было — уши, борода да эти очки.
Доктор вылетел с кресла, бородач оглядел те шесть человек разного пола и возраста, которые явились с ним, и уселся. Потом посмотрел на доктора и осуждающе покачал головой:
— Значит так, коллега, показывайте вашего уникума.
Доктор, который обычно демонстрировал скуку и отстраненность от своих пациентов, на этот раз, чуть не согнувшись, вытянул в сторону Тома сухонькую ладонь. Он даже в этом жесте не был уверен — по крайней мере, голоса не подал.
— Вы? — проговорил бородач, как ему и было положено по сану, глуховатым басом, и с той барственной замедленностью, которая вырабатывается годами начальственного положения. — Тысяча семьсот часов?! Отменно… Графики смотреть не будем, вы на словах поясните, как же это выходит?
