Когда я возвращаюсь, в доме пусто. Хлоя ушла — на встречу с друзьями или на работу. Я не успеваю за ней уследить. Она работает в каком-то магазинчике альтернативной одежды в «Боскомбе», и выходные у нее не фиксированные. Наверняка она говорила мне об этом, но память у меня уже не так хороша, как была когда-то. Меня это беспокоит — намного больше, чем должно.
Память моего отца стала подводить его годам к пятидесяти. Он стал забывать какие-то мелочи — те, которые, в общем-то, забывают все люди. Он забывал, куда положил ключи, или начинал класть вещи в какие-то странные места, например пульт — в холодильник, а бананы — на полку в шкафу, туда, где мы хранили пульты. Забывал конец предложения, которое сам же и произносил, путал слова. Иногда я замечал, как отчаянно он пытается подыскать нужное слово и в конце концов заменяет его каким-нибудь подобным.
Когда ситуация ухудшилась и болезнь Альцгеймера вступила в полную силу, он стал забывать дни недели. Особенно он испугался в тот момент, когда не смог вспомнить, какой день следует за четвергом. Название последнего рабочего дня — как же оно его мучило! Я до сих пор помню панику, которая появилась в тот момент в его глазах. После того как он забыл нечто, настолько обычное и знакомое всем с самого детства, — вот тогда-то он и вынужден был признать, что дело тут вовсе не в рассеянности. Все куда серьезнее.
Я, наверное, немного ипохондрик. Эта тема меня пугает. Я много читаю, чтобы поддерживать свое сознание в форме, и решаю судоку, даже несмотря на то, что терпеть его не могу. Дело в том, что болезнь Альцгеймера очень часто передается по наследству. Я уже один раз увидел, что может ждать меня в будущем, и сделаю все, что в моих силах, чтобы избежать этого, даже если это значит, что я проживу намного меньше, чем должен был.
Я бросаю ключи на старую покосившуюся тумбочку и вглядываюсь в маленькое мутное зеркальце на стене над ней. По левой стороне моего лица разливается синяк, но щеки у меня впалые, и его почти не видно. Хорошо. Я вполне проживу без объяснений, как же так вышло, что инвалид начистил мне пятак.
Иду на кухню, но пока не знаю, стоит делать кофе или нет. Прихожу к выводу, что мой бак и так полон после ланча. Так что вместо этого я просто поднимаюсь наверх. В спальне моих родителей теперь живет Хлоя. Я сплю в своей старой комнате за папиным кабинетом. А в соседней храню вещи. Много вещей.
Я не хочу думать, что стал барахольщиком. Вся моя «коллекция» аккуратно разложена по коробкам, не менее аккуратно маркирована и расставлена на стеллажах. Но все же она занимает очень много места в комнатах наверху, и, надо признать, не будь все рассортировано и помечено, я бы уже забыл, что именно успел насобирать.
