То же самое он сообщил и московскому князю. Теперь, после падения тверского князя, в распоряжении великого хана как-то неожиданно и неприятно для него оказалось очень мало князей, коих можно было ставить на коноводство в этом дремучем и диковатом русском улусе. Если считать по головам, князей было завались, но требовался ещё и вес, подкрепленный богатством личного княжеского удела, и хорошая родословная. Что толку назначить в великие владимирские князья кого-либо из муромских или пронских князьков? Эти захудалые рюриковичи, чьи отцы и деды никогда не сиживали на золотом владимирском столе, на какое уважение они могут рассчитывать со стороны более матёрых соседей? Оставались, пожалуй, только двое: князь суздальский и московский.
— Ты, князь Иван, возглавишь вспомогательное войско из русских дружин.
Вспомогательное — вовсе не значило, что в то время как ордынские нукеры будут класть головы, штурмуя укрепленные грады тверской земли, русским позволят отсиживаться в тылу. Скорее наоборот, как раз их, помогальщиков, и погонят в бой первыми, щедрой рукой расходуя накопившуюся воинскую силу русских княжеств и ослабляя не только заведомо побежденную Тверь, но и своих союзников-победителей.
Узбек снова пристально вгляделся во взволновано-порозовевшее лицо москвитянина, на нем не читалось ничего, кроме обожания его ханского величества. В любовь со стороны вассалов хан не верил, по крайней мере — в долговременное и постоянное обожание лично его, хана Узбека, но тут случай был особый: назначение для московского князя было большим подарком. «Уж кого-кого, а тверского князя будет трепать как собака варежку», — подумалось хану.
Великий хан милостиво оставил князя Ивана на подоспевший обед, последствия которого бурно обсуждались остальными князьями, все ещё толокшимися в ставке. «Вот вертляв Ванька! В него и в ступе пестом не угодишь…» — кричал, упившись пьян, суздальский князь, узнав, что хан неожиданно изменил первоначальное намерение и теперь татарские силы пойдут на Тверь не более коротким путем через московские земли, а с крюком, через его суздальщину и Нижний Новгород. Было отчего пить и негодовать: даже простой проход пятидесятитысячного войска ордынцев означал разорение хозяйства на полосе в сто вёрст шириной. «Эти акриды диавольские ведь все наши княжества обожрут по пути!», — вторили суздальскому остальные неудачники-князья. Но поделать уже ничего было нельзя. С тем и покинули Орду, обязавшись быть с дружинами в Городце к концу никольского поста.
