Т у р г е н е в. Топиться в море?! И это вам не совестно писать? И эти прелестные руки, которые я с таким наслаждением целовал, вы так-таки и отдали бы на съедение рыбам?! Позвольте вас подрать слегка за ушко. Вперед — не огорчайте ваших друзей… Надеюсь, что вы перестанете хандрить и, как говорят педанты, всецело предадитесь своему искусству… Не знаю, когда и где мы увидимся, но знаю, что я буду счастлив, увидев вас!.. Как там ни вертись, а зацепили вы меня, и я правду сказал, что вместе с вами что-то вошло в мою жизнь, с чем я уже не расстанусь… Однако довольно; будьте здоровы и бодры — и, может быть, до свидания… Там, в Париже?.. Ну, это все мы увидим.
КАРТИНА ПЯТАЯ
Париж. Комната-кабинет Тургенева в верхнем этаже дома, куда ведет лестница темного дерева, с широким пролетом посредине. Полдень. В кабинете на всем печать заброшенности. Штора оторвалась и висит поперек окна, загораживая отчасти свет. Т у р г е н е в за письменным столом, где аккуратно разложены книги и бумаги. На стене большой портрет Полины Виардо. На Тургеневе старая, потертая бархатная куртка. Напротив, в кресле, С а в и н а. Откуда-то снизу, где проходит урок пения, доносятся женские голоса. Пение сопровождает всю сцену.
Т у р г е н е в. Вы две недели в Париже, и я узнаю это совершенно случайно?! Вы не желали свидеться со мной?
С а в и н а. Я вам раньше не говорила, не писала… Вы уехали, и пустота моей жизни давала себя особенно чувствовать. Я стала невыносимо скучать. Хандра увеличивалась с каждым днем. У меня явилась привычка пить после спектакля желтый чай, отчего я страдала бессонницей и расстроила достаточно нервы. От скуки вздумала забавляться экспериментами над моими влюбленными поклонниками. После спектакля (в котором они все, конечно, присутствовали) я, усталая, окруженная цветами, трофеями успеха, усаживала их всех в комнате, сама усаживалась на диван с чашкой моего чая в руках и принималась их «изводить». Я задавала себе задачу: во столько-то времени довести К. или Н. до последней степени. Услыхав признание, я спокойно звонила два раза, и горничная являлась «проводить». Она и не подозревала, что гость уходил не по своей воле. Это всегда мне удавалось и очень забавляло. Я чувствовала в глубине души какую-то злость, ожесточение к чему-то неизвестному и находила необходимым мстить за что-то всем мужчинам, попадавшим на мою дорогу. Сделалась отвратительно злой кокеткой. Поклонники прозвали меня царицей Тамарой, с той только разницей, что я вместо Терека выбрасывала их тела на Семеновский плац, рядом с моей квартирой. И то они говорили, что царица Тамара была добрее.
