Мама уже не разговаривала, поэтому гордость за внука выражалась в блеске ее глаз, и она смотрела на Илайджу так же, как когда-то на меня. Я помнил эту гордость во взгляде, направленном на меня, на многих-многих моих концертах. За этот взгляд я усердно трудился всю жизнь и гордился им сам. Но сейчас мы обменивались другими взглядами – обоюдного признания.
Той ночью, когда ангел смерти пришел за ней и она скончалась, я проснулся, сразу почувствовав, что ее не стало. Ощутил то же самое, что чувствует любой, у кого умирает второй родитель, каким бы старым он ни был, и хотя я ничего не сказал вслух, Тали все поняла.
– Сиротинушка моя, – прошептала она и обняла меня.
В каждой культуре есть свои традиции прощания с усопшими. В Непале тело оставляют на вершине горы, пусть стервятники пируют, тело – всего лишь бездушный сосуд. Инуиты кладут тело в лодку и отправляют ее в море.
В иудаизме есть способы напоминать родственникам усопшего, что человек действительно умер, дать толчок скорби. Один такой способ – юмор, поскольку печаль и радость – неразлучная пара, и малая толика смеха может разбудить скорбь. Быть может, поэтому моя мама хотела, чтобы я рассказывал байки.
Эта перспектива тем не менее ужасала меня. Я не рассказывал ничего на публике со времен той самой бар-мицвы в Сан-Франциско полгода назад. Я стал другим человеком – я больше не выступал.
Храм постепенно наполнялся – все знакомые лица. Эти люди помнили меня еще с тех пор, когда я в детстве показывал фокусы. Мама, понятно, говорила им о моей карьере сказителя, но я не видел этих людей много лет – с похорон отца, проходивших в этом же храме.
Пришел раввин, милый молодой человек, хорошо знавший мою мать. Обнял меня и братьев, а затем снова повернулся ко мне, чувствуя мою панику.
– Вы уверены, что хотите за это браться? – спросил он. Я кивнул. – Я знаю, она этого хотела.
Когда пробил мой час, я встал перед толпой, пробежал взглядом по лицам. И хотя знал, какие истории буду рассказывать, я все еще не понимал – как. Оглянулся на ребе – тот коротко кивнул мне, – а следом на братьев и на мою тетку. Затем вновь оглядел зал, людей, которых знал всю жизнь, но почему-то смог по-настоящему разглядеть их только сейчас. Каждый излучал теплоту, доброту, достоинство, какие я в них прежде не ценил по-настоящему. И пока молча смотрел на них, я ощутил, как тяжкий груз сваливается у меня с плеч. Подумал о словах, сказанных Ленни: «Пусть история течет через сердце». Я приник к микрофону и прошептал:
