Тали пришла домой, когда мы произносили поминальный каддиш по птице. Дети отправились играть дальше, а я рассказал Тали о матери. Тали сначала обомлела, а потом начала засыпать меня вопросами вроде «А они пробовали?..», «А как же?..», и ни на один я не мог ответить.
Позже, вечером, когда я собирал вещи, она пришла и села на кровать. Позвала меня сесть рядом, но я не принял предложения. Слишком злился. И вот Тали сидела одна и смотрела на меня.
– И что ты собираешься делать? – наконец спросила она.
Я пожал плечами и продолжил собираться.
– Это очень важно, Джоэл. В этом суть жизни.
– Жизнь херня, – прошептал я, пакуя белье, какое сумел найти, и стал искать носки.
– Это правда. Но это жизнь. Твоя жизнь. И это важно.
– Это херня, – повторил я.
– Да, херня. Но это ничего не меняет. У тебя есть дела.
– Херня.
– Они в нижнем ящике, слева, – я не понял, о чем она, но заглянул в ящик и обнаружил полдесятка пар носков, свернутых в клубки. – Джоэл, тебе выпала возможность. Такая мало кому достается, и еще меньше людей ею пользуется.
Я понимал, чтó она имеет в виду. Сразу после того, как мы начали встречаться, умерла ее мать – тоже от рака легких. Когда конец был уже совсем близок, Тали улетела к ней. Когда она приехала в больницу, мать сказала ей:
– Нам надо поговорить.
– Сейчас? – спросила Тали.
– Скоро.
Через пятнадцать минут мама впала в кому и уже не очнулась.
Я видел, как Тали перебирает эти воспоминания.
– Джоэл, – сказала она наконец, – ты должен сказать ей свое «прощай».
Я забрал несколько носочных клубков из ящика, наклонился к ее уху и прошептал:
– Сказать «прощай»?.. Как… черт побери… я…
– Джоэл, ты не понимаешь. Время жалости к себе истекло. Тебе нужно проститься с матерью. И ей нужно проститься с тобой.
– Но как…
– Не знаю. Но я в тебя верю. Когда увидишь ее, скажи все, что должен сказать. Не жди. Потому что скоро все будет в последний раз.
В аэропорту Лос-Анджелеса было, как обычно, не протолкнуться. Пока ждал своей очереди в прокате, я терялся в догадках, что буду делать, когда увижу маму. Старался представить ее и вспомнил фотографию у нас дома на каминной полке, сделанную на ее семидесятилетие, где она в своем праздничном красно-оранжевом платье. Выглядела такой счастливой. Но теперь это отошло куда-то вдаль. Я думал о том, сколько радости было у нее на лице, когда она смотрела – много раз и в разных местах – мои выступления. Как вышло, что мы так отдалились? Она привела меня в этот мир, напомнил я себе. А теперь пришла моя очередь провожать ее.
