В камере было еще двое сидельцев. Прозвучала команда:
«Запускаем крокодила!»
Двое арестантов послушно подорвались и быстрее ветра побежали с ведрами за водой. Редькина втолкнули в камеру. Один из них вылил ведро воды прямо Редькину на голову, другой окатил палубу. И началась генеральная уборка. Они схватили Редькина за ноги и начали им, как шваброй, мыть пол, возя его из угла в угол. Редькин старался цепляться за пол руками, но все тщетно. Это было последнее, что мы увидели своими глазами. Надо было расплачиваться за санаторий и ехать на базу.
Домой половину пути мы ехали молча. Я испытывал смешанные чувства. С одной стороны, мне было его жалко, а с другой, я понимал, что по-другому нельзя. Да и задолбали они со своими пьянками. И еще тогда я понял, почему стопроцентная гарантия.
Но у морпехов для Редькина было заготовлено еще много всяких веселых аттракционов. Об этом я узнал намного позже.
Например, «ванна молодости». Это когда арестанты ходили чистить выгребную яму и туалеты. Дело было зимой и сидельцы, одетые налегке, ведрами черпали эту парашу и чуть ли не купались в ней. Они были в дерьме с ног до головы и источали такой аромат, что пахло за версту. Мыться им особо не давали, да и некогда было. И самое главное никто не болел, потому что трудились. Как тут не поверишь в то, что труд сделал из обезьяны человека.
Или другое развлечение. У морпехов была своя взлетная полоса для транспортной авиации, и зимой ее надо было чистить каждый день по несколько раз. Для этих целей был сварен скребок. Но это скорее был не скребок, какими чистят снег везде в воинских частях, а щит от бульдозера. Если по уму, то его должны были волочить человек десять, но арестанты справлялись втроем-вчетвером, выдавливая из себя подливу. Потому что труд облагораживает и захватывает, когда за каждую остановку ты получаешь или «леща» или пендаль. И много, много других забав.
Отдых в санатории пролетел незаметно. И вот когда настал тот заветный час, и мы приехали за Редькиным, мы его не узнали.
Грязный с ног до головы, он так мироточил, что мы боялись к нему подойти. Было такое впечатление, что он сбросил еще килограмм десять.
Надо было видеть его лицо. Глаза сияли, слезы катились по щекам. Редькин был счастлив!
Он бросился меня обнимать и, заикаясь, твердил:
«Та —та —таварищ капитан третьего ранга, родненький. За —заберите меня отсюда! Я больше не буду»
И плакал, и плакал. Но это были слезы счастья. Мне тоже пришлось его приобнять, хотя от него так шмонило. Но что делать – воинское братство!
