«Михалыч, надо помочь больному разрядить ружье. Ну-у-у, спустить курок».
Тут кто-то не выдержал и прыснул, затем грянул взрыв хохота. Доктор посмотрел на нас и тут до него дошло.
«Ну, бля долб..бы! Идиоты какие-то».
Затем сам заулыбался, покраснел, и пошел к выходу.
«Прикройте тело! И мочалку снимите».
Он как то странно подергивал плечами, покашливал и потирал рот. Он еле сдерживался от того, чтобы не захохотать.
Как рассказал потом сам доктор, оказывается, когда он увидел Колю, он никак не мог понять, что случилось. В голове роились всякие мысли:
«Он без сознания? Почему член стоит? Почему мочалка намотана? Он занимался членовредительством? Суицидник?».
У него даже мысли не было, что это прикол. И от этого ему было еще смешнее.
Да, и конечно после того как загоготали все находящиеся в зоне отдыха, Коля наконец то открыл глаза. Он сидел, развалившись на кресле, и смотрел мутным, не соображающим взглядом. Он поворачивал голову то в одну, то в другую сторону и не мог понять, что происходит. Наконец Коля опустил глаза на свой торчащий курок. Неподвижно смотрел на него секунд пять, потом резко схватил мочалку и откинул ее в сторону с каким-то то ли хрипом, то ли стоном. Опять посмотрел вниз, потом на нас, быстро запахнул простыню и пулей помчался в душевую. Вслед только слышался хохот подводников. Теперь Коля видимо проснулся окончательно.
В конечном итоге, он ни на кого не обиделся и не держал зла. Ну, с кем не бывает! Заснул. Только всегда замирал и настораживался при слове «мочалка».
Свою службу офицером я начинал в далекие девяностые. Это те годы, когда отношение к офицерам, да и в целом к армии и флоту было на самом низком уровне. Нам даже командование рекомендовало ходить по городу в гражданской форме одежды, дабы избежать конфликтов. Полный развал и беспредел. Короче, флот был в заднице. Коснулось это и нашей дивизии подводных лодок.
Служить тогда почти никто не хотел. Особо это касалось молодых офицеров, мичманов и матросов срочной службы.
У нас на лодке в боевой части было всего четыре матроса срочника. И надо же такому случиться, что двое из них Петров и Редькин были алкоголиками. Оба были по метр восемьдесят, но Петров покрепче, а Редькин – доходяга. Так что его скашивало по-быстрому. После возлияний они становились чрезмерно наглыми и чувствовали себя, наверное, морскими пехотинцами.
Где они брали водку, для нас до сих пор загадка. Вероятнее всего приносил кто-то из молодых мичманов, так как срочников в город не пускали. Но раз в неделю, а то и чаще они упивались вусмерть.
