Точно таким же он был и в семье, и в быту. Даже командиры взводов в большинстве своём жили на квартирах в городе. Джафар, хоть и был целым командиром дивизиона, настоял на том, чтобы проживать с семьёй в офицерском общежитии на территории училища. «Шоб быть поближе к службе,» — как он это объяснял. И семья Джафара была вторым его дивизионом. «Витечка, можно сходить за молоком в магазин?» — с трепетом спрашивала Джафара жена. «Двадцать минут, бегом марш!» — командовал он.
А его маленький сын каждым своим появлением повергал дивизион в шок. Войдя в расположение, он неизменно спрашивал у дневального: «Майор Мирончук у себя?» (Это об отце-то!) Получив утвердительный ответ, Мирончук-младший стучал в дверь канцелярии: «Товарищ майор, разрешите войти?» В свои семь лет этот мальчик был уже конченым, закоренелым солдатом.
Джафар никогда не смеялся, никогда не матерился, никогда не называл никого на «ты» — всё это не было предусмотрено Уставом. Вообще, всё, что выходило за рамки Устава, его не интересовало.
Заведующий кафедрой тактики подполковник Носенко любил говорить: «Есть два мнения — моё и неправильное. Начальник всегда прав.» Джафару бы это и в голову не пришло. Он был уверен, что ошибаться может кто угодно и что угодно. Только не Устав. «Устав всегда прав,» — это было его кредо. И для меня Джафар всегда ассоциировался только с одной музыкой — с музыкой военного оркестра, каким-нибудь варваризированным «Прощанием славянки».
Я знавал достаточное количесто офицеров, любивших поизмываться над подчинёнными. Джафар никогда этого не делал, никогда ничего ни на ком не вымещал — любые эмоции были ему чужды, потому что не соответствовали уставным положениям. Джафар просто требовал буквального исполнения каждого пункта, каждого параграфа Устава. И был в этом совершенно искренен и беспристрастен. Это-то и было самое страшное.
У Джафара никогда не было любимчиков в буквальном смысле этого слова. Он мог относиться к курсанту чуть-чуть более мягко только в одном случае — если видел, что тот точно также балдеет от исполнения уставных экзерсисов, как и сам Джафар. И если ты был в его обойме, то мог надеяться, допустим, явившись к нему «на ковёр» с очередной двойкой, получить лишь один наряд на службу. (Обычная такса для такой провинности равнялась пяти нарядам.) Впрочем, достаточно тебе было хотя бы единожды допустить микроскопическое нарушение Устава, как это немедленно исторгало тебя из «обоймы» вниз, ко всем остальным.
