— Я перебрался сюда через много рек, чтобы стать вольным человеком. Коли вы собираетесь забрать землю в счет недоимки и страховки от пожара — что же, дело ваше. Я только прошу записать в завещании, что любого, кто осмелится прибрать к рукам эту землю, я объявляю вором.
Пастор продолжал что-то записывать, двое других спросили:
— Кому же достанется земля, когда тебя не станет?
— Земля моя никому не принадлежит и не будет принадлежать. Такова моя воля, таково мое завещание.
— У тебя дети в дальних приходах, Кнут. Они-то что скажут? — заметил староста.
— Что мне дети! — отрезал старик. — Как только дети перестают быть детьми, они становятся такими же чужими, как все остальные люди.
— А не наоборот ли? — сказал пастор. — Наши дети, перестав быть детьми, становятся нашими лучшими друзьями.
— Я никогда не стремился завести друзей. Жить вольным, не подчиняясь вашим законам, где-нибудь подальше от людей, — вот о чем я всегда мечтал.
— Что ты там ни говори, но даже самые что пи на есть отверженные не могут оборвать всех связей с людьми. Ну, хотя бы когда они крадут овец у хуторян в горах. Но тебя, дорогой Кнут, бог как будто миловал этой слабости.
— Что правда, то правда. Плохой из меня был отверженный, — согласился старик.
— Кроме того, — продолжал пастор, — способность человека говорить дает ему возможность обмениваться словами и мыслями с другими людьми. Это же куда лучше, чем говорить с самим собой. Так что никак нельзя отрицать пользу общения.
— Какой толк, что я умею говорить! — воскликнул старик. — По-моему, человеческая речь — самая большая напасть в мире. Вот я и выхожу из игры.
— И тем не менее ты говоришь, Кнут.
— Большое несчастье постигло человечество, когда люди стали составлять слова — вместо того чтобы петь. Едва человек в незапамятные времена произнес первое слово, родилась ложь.
Но взаимопонимание двух душ, любовь между женщиной и мужчиной — что было бы с нами без этого? По-моему, тот, кто это отрицает, перестает быть человеком. Даже отверженным.
— Ни в грош я не ставлю всю эту никчемную болтовню. Слышать не хочу о людской суете. Мне горько от того, что приходится иметь дело с людьми. Я хочу остаться один.
— Но позволь, дорогой Кнут, человеческое общение — это же путь развития мировой истории, — возразил пастор.
— Не верю я в мировую историю, — сказал старик. — Это еще одна из побасенок. Все, что выражено словами, вызывает у меня подозрение. Я предпочитаю слушать журчание ручья.
