— Синицына, пишите на бумажке вашу фамилию и бросьте сюда, в шапку! — крикнула ей Горянская. И теперь ее собственная фамилия почудилась Ане оскорблением, окрик Горянской хлестнул ее, как бичом.
— Уйти! — мелькнула мысль, но она стояла, точно прикованная, изменившаяся в лице.
Как перед пропастью, от которой нет силы оторвать глаз, в которую тянет, а на дне ее ждет гибель.
Но в эту минуту Аня почувствовала на себе холодный и тяжелый взгляд Дикгофа, и прежде всегда смущавший ее, а теперь приковавший к себе ее волю.
Машинально, как автомат, она взяла из рук Горянской клочок бумаги и написала на нем свое имя и фамилию.
На столе лежала чья-то мужская шапка, рыжая, с обтрепанными полями, и Аня швырнула туда свой билетик, который она нервно скатала в комочек. Перед этой шляпой прошла вся коммуна, женщины и мужчины, молодые и старые, и на всех лицах лежала суровая и вместе тревожная решимость.
Дикгоф взял шапку и потряс ее.
— Кто будет вынимать жребий? — спросил он. — Я думаю, чтобы не тянуть времени, первый вынутый билет и укажет нам лицо, которое должно принять в свое ведение, ну, хотя бы… Синицына. Кто будет вынимать билеты?
— Я! — выдвинулся из толпы еще совсем юный молодой человек, почти мальчик. — Я готов идти и без жребия!
И он с самоуверенностью молодости обвел присутствующих взглядом.
— Вынимайте, — спокойно приказал ему Дикгоф.
Юноша опустил руку в шапку и вынул белый комочек.
У Ани замерло сердце: ей показалось, что это ее билетик.
— Я убью себя! — мелькнула у нее мысль.
А комочек, как нарочно, долго не развертывался, хотя его усердно теребили нетерпеливые пальцы.
— Скорее! — не выдержал кто-то.
— Васильев! — прочел, наконец, юноша.
Из толпы, расталкивая ее, вышел лохматый человек в кожаной шведской куртке, остановился посередине и тряхнул головой.
— Я готов! — сказал он коротко.
Это был техник. Всего несколько дней он был принят в коммуну.
Он стоял теперь рядом с Аней. Будущий убийца ее отца, но она не чувствовала ни ужаса, ни отвращения от его близости; она была полна одним сознанием:
— Не я!
Дикгоф пожал руку обреченному молча: говорить было не о чем.
— Не мне досталось, — с разочарованием произнес юноша. — Ну, что скажет второй?!
Он снова опустил руку в шапку и вынул билетик, и опять у Ани дрогнуло и замерло сердце, но уже не прежней болью.
На этот раз юноша быстрее развернул билетик и прочел:
— Анна Синицына!
— Странное совпадение! — сказал кто-то в толпе и смолк, поняв нетактичность своей фразы.
