— Максим Максимович! — вскрикнула она, вырвалась из державших ее рук и бросилась к старику.
Она схватила его за руку, в которой он держал крест, дрожащая, еще не верящая спасению, но уже чувствующая его.
Сумасшедший взял ее за руку.
— Она чище вас! — крикнул он, обводя взглядом толпу, которая не смела протестовать. — Кто из вас смеет бросить в нее камень?
Толпа молчала. Зверских лиц уже не было. Многие поснимали шапки.
Властным движением, перед которым вновь расступилась толпа, он повлек Аню к почти готовой уже проруби, заставил встать на колени и, зачерпнув горстью ледяной воды, он плеснул ею на голову Ани, проговорив:
— Крещу тебя для будущей жизни!
На улицах Москвы еще бушевал погром, с которым тщетно боролись вызванные и превосходно дисциплинированные солдаты, старавшиеся избегать большого числа жертв, а по набережной, по направлению к Кремлю, двигалась процессия, похожая на религиозную.
Впереди шел Максим Максимович и вел за руку Аню, в распущенных волосах которой сверкали и звенели льдинки, а за ними, без шапок, шла толпа.
Это были те самые люди, которые хотели убить и чуть не убили Аню.
Максим Максимович жил в монастыре, в маленькой келье, похожей на тюремную камеру. В ней не было никакой мебели, кроме аналоя и деревянного некрашеного гроба, служившего постелью для нового проповедника.
Монахи дорожили им. С появлением «блаженного Максима» довольно плохие дела монастыря быстро поправились. От поклонников и просто любопытных не было отбоя, в особенности после того, как Максим Максимович стал «прорицать».
Предсказателей вообще расплодилось много. Люди, изверившиеся в хорошем близком будущем, дрожащие за свою судьбу, старались приподнять туманную завесу и хоть немного заглянуть вперед.
Каждому хотелось узнать: стоит ли ждать, стоит ли жить?
Но все эти «профессора будущего», эксплуатирующие публику, были ничто перед Максимом Максимовичем, являвшимся в образе бессребреника и подвижника.
Толпа проводила его и Аню до монастырских ворот и послушно остановилась, когда он махнул своим посохом.
Максим Максимович провел Аню в келью и указал ей на крышку гроба.
— Садись, дочь моя.
Он не узнал ее.
Аня села. Ей было холодно, ее начинала бить лихорадка, но она не имела силы не повиноваться теперь этому ненормальному человеку, который действовал на нее гипнотически силой своей больной воли.
Лед начал таять в ее волосах. Дрожащими руками она выбирала из них тающие льдинки и бросала их на пол. Они разбивались со слабым звоном.
