Не считая очевидных ожогов на руках и шее, его лицо практически невредимо, за исключением шва у линии роста волос, где волосы скоро начнут отрастать — если вообще начнут. Но в остальном все не так плохо: темно каштановые, почти черные, немного кудрявые волосы практически полностью скрывают пострадавшие районы кожи. Но они не скрывают руки. Они навсегда останутся отмеченными. Так же, как и моя шея и плечи.
Я осматриваю приемную, и она пуста, за исключением средства для очистки стекол, которое стоит на столе. На мгновенье я задумываюсь, почему Гас здесь один — без Льюиса или своих родителей. Разве не должен кто-то присматривать за ним? Что, если ему понадобится сходить в уборную или еще что? Я занимаю место через одно сиденье от него и расстегиваю сумку, перебирая свою одежду для тренировок и некоторые мази, которыми я должен воспользоваться до того, как начнется моя тренировка.
— Привет, — слышу я доносящийся сверху голос. Я поднимаю взгляд, но в остальном остаюсь неподвижным.
Он отодвигает стулья один за другим, пока ставит свой стул прямо напротив меня. Я еще раз оглядываю помещение, вдруг я не расслышал, может, он говорит не со мной. Но то, как он пялится на меня, ясно указывает на то, что и обращается он ко мне.
— Привет, — отвечаю я осторожно.
— Я Гас, — представляется он.
Я сажусь ровно, не уверенный, что на это ответить, и должен ли вообще что-то говорить. Учили ли этого парнишку, что не следует разговаривать с незнакомцами?
— А ты Адам, — продолжает он.
Я слегка хмурю брови. Откуда этот парень знает мое имя?
— Да, это я, — говорю я, ощущая дискомфорт, поднимающийся вверх по моему позвоночнику. — Ты здесь один?
Он качает головой.
— Моя мама здесь. — Он кивает в сторону закрытой двери кабинета Льюиса в углу приемной.
Я сжимаю губы и один раз киваю. Еще одну долгую минуту он продолжает пялиться на меня, сидя на стуле и качая ногами вперед назад. А затем он вновь открывает рот, готовый снова заговорить. Только в этот раз он не останавливается.
— Она говорит с Льюисом о моих тренировках. И, возможно, о моей операции. У нее тонны вопросов. Примерно тысяча. И один сложнее другого. И если ты не ответишь ей правдиво, она поймет. Как в тот раз, когда я разбил ее чашку для чая. На мелкие осколки. Я сказал ей, что это не я сделал. Но она поняла, что я соврал. Она сказала, что может увидеть это по моим глазам, что бы это ни значило. Мне на неделю запретили смотреть телевизор после школы. Не за то, что разбил чашку, а за ложь. Так что, я надеюсь, Льюис не врет ей. Это отстойно, когда запрещают смотреть телевизор.
