Мы здесь воспроизводим почти целиком рассказ Рутенберга о трагическом конце Гапона.
Рутенберг вызвал его приехать в Озерки во вторник 28 марта.
«Гапона я застал в условленном месте… Встретил он меня, подсмеиваясь над моей нерешительностью: хочу, да духу не хватает идти к Рачковскому. Я ответил, что главная причина моих колебаний то, что люди погибнут. Всех повесят.
Гапон возражал и успокаивал меня:
— Можно будет их предупредить, они скроются. Наконец сорганизовать побег…
Он спрашивал, сколько это может стоить, предлагал деньги для этого… и развивал разные планы, как избавить тех, которых он выдал, от виселицы…
Мы подошли к даче… Рабочие находились в верхнем этаже, в боковой маленькой комнате, за дверью с висячим замком. Предполагалось, что я открою эту дверь, чтоб войти вместе с Гапоном, рабочие его обезоружат. Если надо будет — связать его, а потом судить.
Гапон первый поднялся наверх. Войдя в первую большую комнату, сбросил с себя шубу и уселся на диване, стоявшем в противоположном от дверей углу. Открыть дверь и выпустить оттуда людей я не мог. Началась бы стрельба, и я все и всех провалил бы. Я ходил по комнате, думая как быть. А Гапон говорил. И неожиданно для меня заговорил так цинично, каким я его ни разу не слыхал. Он был уверен, что мы одни, что теперь ему следует говорить со мною начистую.
Он был совершенно откровенен. Рабочие все слышали. Мне осталось только поддерживать разговор.
— Надо кончать. И чего ты ломаешься? 25 000 большие деньги.
— Ты ведь говорил мне в Москве, что Рачковский дает сто тысяч.
— Я тебе этого не говорил. Это недоразумение. Они предлагают хорошие деньги. Ты напрасно не решаешься. И это за одно дело, за одно. Но можешь свободно заработать и сто тысяч за четыре дела.
И Гапон повторил, что Рачковский божится, клянется, что дело Леонтьевой обошлось им в 5000 рублей всего.
— Они в очень затруднительном положении. Рачковский говорит, что у с.-р. у них сейчас никого нет. Были да провалились.
— Он назвал кого-нибудь?
— Нет. Сказал только, что два человека очень серьезные совсем было добрались до центра. Да провалились. Товарищи узнали. А им надо — понимаешь. А что, в Москве у вас есть что-нибудь? — спросил он, вспомнив что-то.
— Есть. С Дубасовым.
Он больше не расспрашивал, предоставив, очевидно, дальнейшее Рачковскому.
Я высказал опасение, что Рачковский меня обманет. Все расскажу, а он денег не даст. Гапон уверял, что этого не случится.
— Завтра в 10 часов вечера у Кюба. Ты можешь свободно ему все говорить. Он безусловно порядочный человек (sic!) и не надует. Заплатит даже с благодарностью, как только убедится, что дело серьезное. Ты в этом не сомневайся. Я тебе говорю. На всякий случай можно сразу всех карт не открывать. А если надует, мы его убьем.
