— Разве? Твои глаза смотрели куда-то в пространство, а взгляд был совершенно пуст. Делая ход, ты даже не смотрел на доску. Ты передвигал камни, глядя куда-то вдаль, в сад за окном.
Николай улыбнулся и кивнул головой. Теперь он понял.
— Ах, ну конечно. Я только что вернулся оттуда, где я обычно отдыхаю. Поэтому-то мне и не нужно было смотреть на доску.
— Объясни мне, пожалуйста, почему тебе не нужно было смотреть на доску, Никко.
— Я… а… ну, понимаете, я отдыхал.
Николай видел, что Отакэ-сан не понимает его, и это смущало мальчика, так как он полагал, что такой отдых обычен для всех людей.
Откинувшись на своем сиденье, Отакэ-сан положил под язык еще один мятный леденец, которые он постоянно посасывал, чтобы облегчить боли в желудке, возникшие в результате долгих лет жесткого самоконтроля и напряжения профессиональной игры.
— А теперь скажи мне, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что ты отдыхаешь.
— Мне кажется, «отдых» — не совсем подходящее слово для этого состояния, учитель. Но я не знаю понятия, которым можно было бы определить его. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил об этом. Но вам, должно быть, знакомо это ощущение. Это чувство, точно ты уезжаешь, не трогаясь с места. Это… вы понимаете… это перетекание во все, что тебя окружает и… постижение всех вещей.
Николай пришел в замешательство. Ощущение это было слишком простым и естественным, чтобы его можно было объяснить словами. Все равно, как если бы учитель попросил его объяснить, как он дышит, или рассказать, что такое аромат цветов. Николай нисколько не сомневался: Отакэ-сан прекрасно понимает, что он имеет в виду; в конце концов, ему достаточно вспомнить свои собственные ощущения в подобные минуты. Зачем же он тогда задает такие вопросы?
Нагнувшись вперед, Отакэ-сан тронул мальчика за руку:
— Я знаю, Никко, что тебе трудно выразить это словами. Мне кажется, я немного понимаю твои ощущения — не потому, что и я испытывал что-либо подобное, но потому что я кое-что читал об этом, так как вопрос этот всегда меня интересовал. В книгах это называют мистицизмом.
Николай рассмеялся.
— Мистицизм! Ну что вы, учитель…
— Ты рассказывал кому-нибудь об этой… как ты ее назвал?.. Способности уезжать, не трогаясь с места?
— Нет. Зачем вообще нужно говорить об этом?
— Ты не говорил об этом даже нашему доброму другу Кисикаве-сан?
— Нет, учитель. Мне никогда не приходило в голову. Я и сейчас не понимаю, почему вы задаете мне такие вопросы. Вы смущаете меня. Я чувствую, что мне становится стыдно.
