А ведь я его искала, обращалась даже к хранителю. Может, Хен специально попросил говорить, что его нет? А на самом деле был в комнате?
А может, он обрадовался, что я попросила его снять серёжку? Избавился от обузы в виде фиктивного брака со мной? Теперь никто не знает, что он женат. Можно встречаться с кем угодно.
На миг меня посетил порыв вывернуть им навстречу. С невозмутимым лицом поздороваться, сказать какую-нибудь гадость. Но я тут же передумала. Прав ревновать у меня нет, а эта дрянь-целительница только порадуется: они вдвоём, я одна. И раз она уже вот так по-свойски держит его под ручку, явно у них уже далеко зашло.
И я повернулась и, не оборачиваясь, пошла в общежитие.
Поднялась к себе, приняла душ, сделала задания на завтра. Ужин пропустила: аппетита не было. Пока занималась всякими нужными делами, всё шло хорошо. А когда я погасила свет и легла, то сразу в голову полезли глупые мысли. Перед внутренним взором встал Хен, его лицо вполоборота и улыбка. И коровий взгляд дуры-целительницы.
Они встречаются?
Конечно, встречаются, на зеркале не гадай.
Или, по крайней мере, целительница очень старается, чтобы оно было так.
Может, он ей сразу понравился? Или не понравилась я — да настолько, что она решила увести у меня как бы парня?
Вот она, наверное, удивилась, когда для этого не потребовалось много усилий.
Я вертелась в кровати хуже ужа на горячей сковороде, не в состоянии уснуть. Детали вспоминались одна за другой: и как лежала ладошка целительницы на руке Хена, и как эта выдра заглядывала ему в лицо, а он — тоже хорош! — только и знал, что улыбаться в ответ. А ведь раньше он улыбался мне и поддразнивал меня тоже.
Только сегодня, увидев его, я поняла, как сильно соскучилась. И мне вдруг так захотелось услышать его голос, увидеть лицо, что слёзы сами полились из глаз. От невольного страха, который я всё же почувствовала сегодня, во время разборок, и только запретила себе думать, что можно испугаться. От обиды, от идиотского бессилия. На поле боя я, может, и хват, а вот в таких деликатных вещах, как людские отношения — хуже полена.
Как назло, вспоминались только плохие вещи. Я рыдала самозабвенно, обнимала подушку, потом молотила ту же подушку кулаками и снова рыдала.
И тут, в паузах между всхлипываниями, услышала странный стук. Слишком лёгкий, словно стучали одними лишь кончиками ногтей. И не со стороны двери — а со стороны окна.
Я села. Опухшими от слёз глазами уставилась на окно. И не поверила тому, что увидела.
