Всё закончилось, закончилось! Надо отпустить. Но почему же так хочется бежать к нему, ползать на коленях и вымаливать прощение? Повторять до бесконечности, получая в ответ словесные оплеухи, пока он не услышит и не поймёт.
Нет, никто так не убивается даже по любимым, мужьям, так почему она не может смириться? Ведь в глубине души она считала себя недостойной любви и счастья. Сейчас, больше чем когда-либо, она должна быть сильной, ради малыша. Нельзя потерять и его. Он — всё, что у неё осталось!
Если повторять, что всё будет хорошо, если верить в это всем сердцем, то так и станет, обязательно! Она выживет и выстоит. Она так хочет!
Лайсве встала. Ноги не гнулись, а голову вело. Она заглотила зелья Арсена, как было велено по списку, намазала ключицу расслабляющими эфирными маслами — не помогло.
В тюке нашёлся нож. Лайсве поднесла его к верёвке на запястье. Десять лет назад они с Микашем «поженились», как мануши-кочевники: надрезали себе руки, обменялись кровью и клятвами. Верёвочные браслеты стали обручальными.
Тогда Микаш клялся, что всегда будет рядом, помогать в горе и болезни, помогать несмотря на невзгоды. Должно быть, он пытается сдержать слово, потому и забрал её от Жерарда, везёт в Ильзар, тратит свои кровные на целителя и сопровождение.
Лайсве попросит отца возместить ему всё сполна. Микаш будет свободен для более счастливой жизни с идеальной женщиной, которая никогда его не разочарует. Пускай он забудет о Лайсве, чтобы не чувствовать той боли, которую она испытывала сейчас.
Лайсве уже поднесла нож к браслету, как ей на плечо легла чья-то ладонь. Чужого присутствия в комнате не ощущалось. Лайсве испуганно скосила взгляд.
— Наконец-то услышала! — донёсся знакомый голос.
Она отбросила нож и повернулась. Перед ней стоял Безликий в сером балахоне и круглой белой маске с тремя косыми красными царапинами. Лайсве обняла его, забывшись на мгновение.
— Будет уже плакать! Ты же знаешь, это вредно, — уговаривал он, утирая её щёки большими пальцами.
— Я… стараюсь… — удалось выдавить сквозь всхлипывания.
Безликий подхватил её на руки и уложил на кровать.
— Прости, это моя вина, — сказал он, устраиваясь рядом. — Я должен был тебя оградить, но без реального воплощения я бессилен.
— Нет, ты и так спасал меня больше, чем кто-либо в моей жизни, — Лайсве вгляделась в полыхающие штормовой синевой глаза в прорезях маски. — Ты пожертвовал свободой, чтобы выторговать меня у Жерарда. Не стоило.
