Лайсве потянулась к ней из последних сил. Ветви набухли почками. Из них выстреливали побеги терновника и обвивали её пальцы, переползали на ладони, запястья, тянулись к локтям и выше к плечам. Шипы впивались в кожу и разрывали умирающую плоть, больше и больше, пока Лайсве не спеленало плотным коконом. Во тьме листвы и колючих веток она задохнулась.
Очнулась Лайсве посреди туманного берега. Впереди серебром вилась неглубокая речка. На противоположной стороне клубилась молочная дымка. Распущенные волосы укрывали нагое тело, голые ступни утопали в росной траве. Сын дремал у неё на руках. Даже покинув лоно Лайсве, он остался неотрывной её частью.
Вода манила, звал обманчиво Тихий берег: перейди на ту сторону, дай покой уставшему телу и душе! Но Лайсве медлила, узнавая место из легенд. Обратной дороги уже не будет. Да и надо ли это избавление от боли? Болит — значит, живёт. Так говорил Безликий.
Зашелестел ветер. Лайсве обернулась. Сюда направлялся её двойник в одежде из дубовой листвы, сшитой сизыми паутинами с хрустальными каплями росы. На голове венок из одуванчиков. Где ступали босые ноги, проклёвывались васильки. Глаза-озёра смотрели на Лайсве. Она тонула в них, будто в омуте.
Затрепетали бледные губы двойника, но слова различались в шёпоте трав и стуке соков внутри деревьев:
— Прими меня, отринь страхи. Забудь горести, забудь всех, кто отверг вас, забудь полную несчастий жизнь, что не-жизнь вовсе, не та, которую ты заслуживаешь.
Двойник толкнул Лайсве на землю. Она послушна легла, удерживая малыша у груди. Двойник опустился на колени. Из пальцев выросли когти. Он расцарапал себе правое запястье и провёл им по животу и бёдрам Лайсве.
— Прими мою кровь, как свою — мёртвая водица излечит раны.
По телу Лайсве ручьями потекла тёмная жидкость. Двойник располосовал себе левое запястье и снова зашелестел:
— Прими мою кровь, как свою — живая водица наполнит жизнью.
Он поднёс руку ко рту Лайсве. Оттуда хлынула сладкая ключевая вода. Лайсве глотала, захлёбываясь, но никак не могла напиться. Тело наполнялось лёгкостью, истиралось, превращалось в почву. Из неё прорастала трава, проклёвывались и тянулись к скрытому туманом солнцу молодые берёзки. Звенели мокрые листья, пробегали звери, жужжали насекомые. Лайсве жила в каждом из них, была частью огромного мира, его сердцем. Она напитывала любовью, единственно подлинной жизнью, всё вокруг от почвы до пышных древесных крон и птиц, что вили в них гнёзда.
