— Я всё успею, разве я когда-нибудь не успевал? — отмахнулся он и снова вернулся к сестре. — Ам, чтобы лихо белоглазое наш дом всегда стороной обходило.
Микаш потом ещё долго корил себя за эти слова, ведь тут же раздался стук в дверь. И он знал, что это не ветка. Сердце ухнуло в пятки. Стук продолжился.
— За печь, живо! — велела мать, вытирая руки о передник.
Микаш нехотя оставил Агнежку и спрятался. Мать открыла дверь, впуская на порог бурю. Гремел гром, сверкали молнии, свистел ветер, капала вода с потолка. Но меж всех этих звуков отчётливо слышалось, как стучала клюка о земляной пол.
— Зачем пожаловали, госпожа? — мать заговорила странно ласково и мягко, будто перед высокородным.
— Искала приют в бурю. Нельзя? — ответил ворчливый старческий голос, от которого становилось жутко.
— Да ну что вы! Мы так бедны. Боюсь, наше гостеприимство покажется вам очень скудным.
— Я неприхотлива.
Снова послышался стук клюки и ковыляющие шаги. Любопытство пересилило, и Микаш выглянул из укрытия. На лавку рядом с Агнежкой опустилась древняя старуха в сером балахоне, полная и сгорбленная. Мать налила ещё одну тарелку супа и поставила перед ней вместе с последними ломтями хлеба.
— Вы уж простите, у нас больше ничего нет.
— Ай и врёшь! — укорила её старуха.
— Мика-мика-мика, — забормотала сестра и снова принялась раскачиваться.
— Хворая она у тебя? — старуха взяла Ангежку за подбородок и повернула к себе её голову. — Не любишь её, да? Обуза? Так и она тебя не пожалеет, когда время придёт.
Старуха разразилась лающим хохотом. Микаш стиснул кулаки. Да как она может!
Будто услышав его мысли, старуха повернула к нему голову. Пришлось напомнить себе, как дышать, когда он увидел её белые глаза. Горевестница!
— А ну-ка, иди сюда! — позвала его старуха. — Иди, не бойся. Хуже будет, если не выйдешь.
Ну да, так все про горевестниц говорят. Ослушаешься их — вовек бед не оберёшься. Микаш вышел на свет. Старуха обернулась к матери:
— Это тоже твой пацанёнок? От кого прижила, глупая?
— От мужа, — на пределе терпения ответила мать.
— Угу, от мужа твоего пьяницы только такие убогие, как она, — старуха кивнула на заходившуюся в припадке Агнежку, — могли родиться. А мальчик-то совсем не в вашу породу, смекаешь?
— Мой он, мой! Я его выносила и вырастила! Моя кровь! Никому не отдам.
— Нет, не твой. Не можешь ты его как ломовую скотину использовать. У него великая судьба. Это она привела меня на ваш порог.
— Хоть великая, хоть малая — не отдам!
