Гед поднялся и отряхнулся, пропуская Зофью на своё место. Её Голубой Капюшон лишь слегка коснулся и тут же заключил:
— Едем. С охотником пускай губернатор разбирается. Не наше дело, чью он дичь стреляет.
Они ушли, чеканя шаг и оружием бряцая.
Зофья поднялась, вздрагивая от каждого шороха.
— Можно я свечку в благодарность поставлю? — спросила она у Геда, хотя была не уверена, примет ли её Единый-милостивый даже несмотря на то, что Голубые Капюшоны её имя очистили.
— Если хочешь, — Гед пожал плечами и подождал, пока она с проповедником разговаривала.
Тот вежливый, жалостливый стал. На улице никто уже злобно не смотрел, наоборот, отворачивались. То ли стыдно горожанам сделалось, то ли какой мести опасались. А ни ей, ни даже Геду до них дела не было.
— Давай в поле заночуем, тут нам явно не рады. А завтра к губернатору пойдём, покажешь дорогу? — вёл он её под руку к воротам.
Лес впереди словно шептал макушками сосен: «Предупреждала я, что люди обидят! Возвращайтесь, а то хуже будет, много хуже!»
— Как тебе удалось их провести? — спросила Зофья, когда город остался позади.
— Никак, — усмехнулся Гед. — У меня нет того, что они ищут. И у тебя отродясь не было.
— Но как же… Ты ведь колдун.
— Только им не колдуны нужны. Ты до сих пор не поняла? — он залился смехом пуще прежнего. — Себе подобных они ищут, чтобы их власть никто оспорить не смог, а все ваши суеверия и даже вера неистовая — лишь удобный предлог.
Она запуталась, ещё хуже, чем леший в Пуще путал. Оказывается, всё не так, весь мир в другие тона выкрашен, у всех в глаза будто цветные стёкла храмовых витражей вставлены, и видится всё не таким, как на самом деле. Надо ли его видеть таким? В истинно-страшном свете.
Прошли они по новому большому тракту, что вёл из Подгайска в соседний городок Дрисвяты, огибая Дикую Пущу. На середине этой дороги усадьба губернатора стояла. Как стемнело, остановились в поле на ночлег и с рассветом дальше побрели. К вечеру как раз у резных ворот с красными петушками оказались. Охранники с подозрением косились, пропускать не желали: «Куда? Зачем?»
— Свояченица губернатора в гости пришла, захворавшего племянника проведать хочет, — отвечал Гед. — А я охотник. Иду повиниться и дозволения зверя и птицу в лесах стрелять попросить.
Зофья вздрогнула, вспомнив Милку. Гед уверял, что со всем справится, а если не справится, то удача двух бед подсобит, но всё же… Заградский-то не Голубые Капюшоны, и наветам жены-злыдни скорее поверит.
