— Вот это да! — восхищённо сказал учёный. — А хотя нет, беру своё «Вот это да!» обратно. Здесь не хватает главного блюда!
— Какого? — кокетливо спросила Ольга.
— Тебя! — Он притянул женщину к себе и страстно прильнул к её губам.
— Федя! А ужин? Ой…
Фёдор не слушал. Впрочем, решил он, с ужином он тоже расправится. Не пропадать же такому добру, в самом-то деле. Мысленно укоряя себя в чревоугодии, он повалил бывшую супругу на кровать.
***
Ранним утром Ложкин нашёл Юрковского в лаборатории. Выглядел старик неутешительно. Он сидел в кресле, вытянув ноги и положив подбородок на грудь. Опухшие веки опущены, пальцы вцепились в подлокотники. Было видно, что он этой ночью не спал. У его ног сидела, поблёскивая чёрными глазками, Малышка.
— Как ты эту крысу вообще протащил через защиту? — Ложкин уселся напротив старика и сложил руки на груди.
— Точно так же, как и всё остальное, — тихо ответил Юрковский. — Чем она тебе не угодила?
— Я ей не доверяю. Кто знает, может это шпион дарков? Высматривает тут всё, испражняется тайком на вентиляторы, провода по ночам грызёт?
— Глупости. От неё мне спокойней. И тем она мне пользу приносит.
— Пользу? — усмехнулся Ложкин. — Ага. Понятно. Князю прибыль, белке честь, — вспомнил он Пушкина. «Белка» шмыгнула под кресло, когда Ложкин легонько притопнул ногой.
— Я закончил работу, — несколько рассеянно произнёс Андрей Георгиевич. — Наверное, можно было закончить и раньше, если бы ты и Серж…
— Хватит! — вспыхнул Ложкин. — Ты по-прежнему меня в чём-то винишь?
— Нет, конечно, — спокойно ответил старик. — Искать виноватого — последнее дело. Этим только женщины да футболисты занимаются. Разве, если ты признаешь свою вину, Серж вернётся к нам? Вот видишь. Но скажи мне, раз уж всё так получилось, что ты узнал там, под куполом?
Фёдор немного помолчал, размышляя над ответом.
— Только то, что не бывает абсолютного зла и абсолютного добра.
— Ну, это не ново, — разочарованно сказал Юрковский, и Ложкин удивился. Он внимательно смотрел на старика, пытаясь понять, какие перемены произошли в нём. Всегда мягкий и добродушный, сейчас старик явно демонстрировал те грани характера, которые обычно скрывал от других. Юрковский снова заговорил: — А ответь-ка мне тогда на другой вопрос. Ради кого ты трудишься?
— Ради себя, — грубо сказал Ложкин.
— Хм. А я думал, ради человечества.
— Когда человечеству хорошо, то и мне хорошо. Почему ты спрашиваешь?
Малышка забралась по ногам Юрковского ему на живот, и старик приподнял её слабыми руками, заглядывая в глаза.
