Внимание Кедрачева привлек гомон — за нарами, в бараке раздавались громкие голоса. Пленные, притащив с кухни бачки с едой, начинали обедать и, видимо недовольные чем-то, возбужденно переговаривались. Кедрачев прислушался, но ничего не понял: разговор шел сразу на нескольких языках. «Чудно, — не в первый раз удивился он. — Мундир вроде один, австрийский, а народ разный: кроме австрийцев — и чехи, и немцы, и эти, как их, мадьяры, и словаки, а то еще русины — те совсем почти по-нашему говорят, и поляки есть… А что они расшумелись? Обедом недовольны? Так ведь и нас, своих, худо кормить стали. Чем дальше война, тем харчи жиже. Да шутка ли — сколько мужиков в армию забрали! То они растили хлеб, а теперь — только едоки…»
Вернулся сапожник. С ним пришел и унтер Гомбаш в наглухо застегнутой шинели, в низко надвинутой форменной суконной шапке с козырьком. Походка его была осторожной, как у человека, не уверенного, хватит ли у него сил идти. Лицо его было бледным, со следами заживших кровоподтеков, на лбу выделялась косая, еще не зажившая ссадина.
— Вы ест мой спасител? — улыбнулся он, подходя к Кедрачеву, вставшему с табуретки, и протягивая ему руку. — Болшой благодарность вам. Шпасибо! Благодаря вас господа офицеры не отправили меня — как это? — на тот цвет!
— На тот свет! — поправил Кедрачев. — Ничего, бог миловал.
— Шпасибо! Шпасибо! — снова тряс его руку Гомбаш, и Кедрачев, чувствуя, как некрепка она, предложил, показывая на табуретку, на которой только что сидел:
— Да вы садитесь! Ходить-то, поди, еще трудно?
Но сапожник уже притащил еще одну табуретку, а сам устроился на краю верстака.
Вытащив из кармана шинели бережно завернутую в обрывок газеты фотографию, Кедрачев протянул ее Гомбашу:
— Вот, подобрал…
Кедрачев видел, как, держа фотографию на ладони, Гомбаш теплым взглядом смотрит на нее, смотрит пристально и молча.
— Жена? — спросил Кедрачев.
— Невеста, — ответил Гомбаш. — Эржика.
— Не успел, значит, свадьбу сыграть…
— А вы — ест жена?
— Есть. Натальей звать. И дочка — Любочка. Только меня на фронт угнали, она и родилась.
— Вы были на фронте? Какой место?
— Карпаты. Там и ранен. Возле города Делятина.
— О! — воскликнул Гомбаш. — Делятин? Я знаю Делятин! Там наш полк. Калиш, Станислав… Я пошел плен там.
— Сам? Али взяли?
— Сам. Ваше наступление когда, прошли год. Я — против война. Простите, против войны, — на этот раз сам поправился Гомбаш. — Война за император, за царь — кто хочет? Вы? Он? — показал Гомбаш на сапожника. Тот улыбнулся, отрицательно качнул головой.
