Еще в первые дни военной службы Корабельников встретился с товарищами по ссылке, которые, как и он, были мобилизованы и направлены в Ломск. Вскоре удалось связаться с местными большевиками. Идея «Военно-социалистического союза» встретила их полную поддержку. Союз был создан с соблюдением строжайшей конспирации. В руководящий комитет избрали главным образом большевиков, в том числе Корабельникова. Первоочередной своей задачей союз поставил антивоенную пропаганду среди солдат ломского гарнизона, очень выросшего за счет запасных полков, а также среди военнопленных. Союз установил связь со своими единомышленниками в гарнизонах других сибирских городов. К тому времени, когда Корабельников познакомился с Кедрачевым и дал ему первое задание, в ломском «Военно-социалистическом союзе» состояло уже более двухсот офицеров и солдат. Корабельников предполагал вовлечь в союз и Кедрачева после проверки в деле.
Предвидя, что неудачи на фронте и вызванная войной разруха приближают революционный взрыв, руководители союза спешили охватить своим влиянием все части гарнизона. Вот почему Корабельников, узнав, что Ефим Кедрачев служит в караульной роте, попытался вовлечь его в работу.
* * *
Прошло еще несколько дней, и Кедрачеву удалось снова сходить домой и встретиться с Корабельниковым. Выслушав, Корабельников похвалил его: «Для первого раза неплохо», — и снова напомнил: «Будьте осторожны. Обстановка обостряется, охранка забеспокоилась».
Окрыленный доверием Корабельникова ушел тогда Кедрачев. Теперь он не просто солдат, которому осточертела война. Теперь-то он знает, что вступает в круг ранее неведомых ему, удивительных своей отчаянной решимостью людей, убежденных, что они смогут многое изменить.
Чтобы видеться с Корабельниковым, Кедрачев теперь старался бывать дома чаще. Для этого прилагал все усилия, чтобы заслужить расположение Петракова. Да и не только для этого: на старательного солдата, в случае чего, не падет подозрение — так посоветовал Корабельников.
Петраков устраивал Кедрачеву увольнение в город теперь с большей легкостью, чем раньше. Ефим очень удивился бы, если б узнал, что унтер так подобрел к нему не только благодаря его, Кедрачева, рвению к службе, но и еще по одной причине, совершенно секретной. Через несколько дней после того, как он тайно распространил листовки, Петракова вызвали к начальнику лагеря. В кабинете Филаретова кроме него сидел незнакомый офицер с аккуратно подбритыми крохотными, только под носом, усами, его волосы были гладко, до блеска, расчесаны на пробор, и весь он был наглажен и начищен, как на смотру. Офицер был всего-навсего в чине капитана, но держался, как определил наметанным глазом Петраков, весьма свободно, даже некоторым образом начальственно, сохраняя этакую непроницаемость на лице. А у полковника, как заметил Петраков, был вроде бы даже виноватый вид. Когда Петраков по всей форме доложился ему, Филаретов заискивающим тоном сказал своему молчаливому гостю:
