1940-Счастливый год Сталина | страница 2

В 12 главах (каждая посвящена одному месяцу) будни простых советских людей и жизнь партийно-государственной верхушки опи­сываются так подробно, как стало возможно только в наши дни, после открытия архивов. Неизвестные в Германии иллюстрации, взятые из номеров популярных советских журналов за соответствующие меся­цы, дополняют мрачную панораму сталинизма в пору его расцвета.

УДК 94(47+57) ББК 63.3(2)6-8Сталин

ISBN 978-5-8243-1557-8 © Basisdruck Verlag, Berlin, 2001

© Алтухов В. Т., перевод на русский язык, 2011 © Российская политическая энциклопедий, 2011

ВВЕДЕНИЕ

Что происходило в мозгу верховного правителя?

Артур Кестлер («Солнечное затмение»)

1940 год был високосным. Для многих, согласно примете, он ока­зался несчастливым. Но у Сталина, как всегда, все обстояло иначе. Именно в этом году он мог бы отнести к себе поздние строки своего земляка, к которому испытывал труднообъяснимое уважение:

Граждане,

у меня

огромная радость;

Дни осени —

баней воняют, а мне цветут, извините, — розы,

и я их,

представьте,

обоняю.

) Не волнуйтесь,

сообщаю:

граждане — я

сегодня —

бросил курить.

В. Маяковский[1].

Разница между Маяковским и Сталиным была, однако, в том, что Сталин так и остался заядлым курильщиком.

21 января 1940 г., произнося тост, Сталин провозгласил Владими­ра Маяковского «лучшим пролетарским поэтом»[2] эпохи. Культурно- политические последствия этой сентенции верховного правителя комментировал Борис Пастернак: «Маяковского стали вводить при­нудительно, как картофель при Екатерине. Это было его второй смер­тью. В ней он неповинен»'®. Имя Сталина отождествляли с понятием счастья — счастья для других, для человечества, оно предвещало сча­стье в будущем. За это его превозносили везде и взахлеб. Но был ли он счастлив сам, здесь и сейчас?

Для касты «профессиональных революционеров», к которой из­начально относил себя Иосиф Джугашвили, личное счастье само по себе было не более чем пустой словесной формулой. Они могли счи­тать себя счастливыми только при условии наступления всеобщего счастья. Их «счастье», если его можно было так назвать, заключалось в призвании своего рода «секретарей» мирового духа, который «ско­мандовал времени вперед. Этой команде противятся, но целое дви­жется, неодолимо и неприметно для глаз, как бронированная и сом­кнутая фаланга, как движется солнце, все преодолевая и сметая на своем пути».

При этом такие революционеры в известном смысле действуют в качестве «катализаторов», т. е. без них революция стоит на месте, а сами они остаются неколебимыми: «Мы те, чьи сердца тверды, как камень, как железо, скрепленные суровой дисциплиной»[3]. Этому са­мосознанию отвечали их пуританизм, аскетизм, спартанство, непри­миримость и готовность к самопожертвованию. Один из них, глава Исполнительного совета Баварской Советской республики Эйген Ле­вине, летом 1919 г. в своем