Ахилл виновен — это заставило меня дрогнуть. Его слова были жестки; быть жестким он не привык.
— Жаль, что она надеется на это.
— И правда, жаль, — сказал Ликомед.
Несколько мгновений мы стояли в тишине. Затем Ликомед устало вздохнул. — Полагаю, ты желаешь, чтобы твоему другу отвели покой?
— Если ты не возражаешь, — осторожно сказал Ахилл.
Ликомед издал короткий смешок. — Нет, царевич Ахилл, я не возражаю. — Снова повисла тишина. Я расслышал, как царь поднял кубок, отпил из него, поставил на стол.
— Ребенок должен носить твое имя. Ты это понимаешь? — вот зачем он ждал в темноте, укутанный в свои меха, у умирающего огня.
— Понимаю, — тихо сказал Ахилл.
— И ты клянешься в том?
В повисшем молчании мне стало жаль старого царя. И я был рад, когда Ахилл сказал: — Я в том клянусь.
Старик вздохнул. Но слова его были теперь сухи — перед нами снова был царь.
— Доброй ночи вам обоим.
Мы поклонились и оставили залу.
В коридорах дворца Ахилл отыскал стражника, попросив его показать нам покои для гостей. Он говорил высоким мелодичным голосом, девичьим голосом. Стражник осмотрел его спутавшиеся волосы, порванное платье и улыбнулся мне во все зубы.
— Конечно, госпожа, — сказал он.
* * *
В легендах говорится, что богам дана сила остановить смену лунных фаз, если они пожелают — чтобы растянуть одну ночь на множество ночей. Такой была эта ночь, щедрая на неиссякающие часы. Мы впивали ее большими глотками, утоляя жажду дней, пока были далеко друг от друга. И лишь когда небо начало светлеть, я вспомнил, что Ахилл сказал Ликомеду в зале. Оно было забылось за беременностью Деидамии, его браком и нашим воссоединением.
— Твоя мать пыталась спрятать тебя от войны?
Он кивнул. — Она не хочет, чтобы я отправился к Трое.
— Отчего? — мне всегда думалось, она хотела, чтобы он сражался.
— Не знаю. Говорит, я еще слишком молод. Не теперь, говорит она.
— А это она придумала?.. — я указал на обрывки платья.
— Ну конечно. Сам бы я такого не сделал, — он скорчил рожу и дернул себя за волосы, сохранявшие женственные завитки. Неприятность, но не смертный стыд, как это выглядело бы для другого юноши. Ахилл не боялся быть смешным; он и не знал, каково это. — В любом случае, это ненадолго, лишь пока армия не выступит.
Я никак не мог этого осмыслить.
— И что, это действительно не из-за меня? Она тебя забрала?
— Ну, Деидамия, наверное, как раз из-за тебя, — он взглянул на свои ладони. — Но все остальное — из-за войны.
