Верно, пошел завтракать, подумал я. Решил дать мне выспаться. Я и хотел бы остаться в комнате до его возвращения, но это было бы трусостью. Я имел право находиться подле него и не мог позволить, чтобы косые взгляды слуг отобрали у меня это право. Набросил тунику и отправился искать его.
* * *
Его не было в общей зале, полной занятых обычной возней с посудой слуг. Его не было в Пелеевой зале совета, увешанной пурпурными гобеленами и оружием царей Фтии. И его не было в покоях, где он обычно играл на лире. Сундук, где обычно хранились инструменты, одиноко стоял посреди комнаты.
И во дворе его тоже не было, и у тех деревьев, на которые мы когда-то лазали. Ни возле моря, ни у скал, где обычно он ждал свою мать. Ни на площадках, где, потея, воины вовсю орудовали деревянными мечами.
Не стоит и говорить, что мой страх, глухой к голосу рассудка, все возрастал так, что превратился в какое-то отвратительно скользкое живое существо. Я торопился — кухня, подвал, кладовые с амфорами вина и масла. Но и там я его не нашел.
В полдень я решился отправиться в покои Пелея. Можно представить мою неловкость — я никогда прежде не говорил со стариком наедине. Стража у входа в покои меня остановила. Царь отдыхает, сказали они. Он один и не желает никого видеть.
— А Ахилл… — я запнулся, заметив огонек любопытства в их глазах и понимая, что не следует давать лишнего повода к сплетням. — Царевич там, с ним?
— Он один, — повторил стражник.
Затем я отправился к Фениксу, старому советнику, присматривавшему за Ахиллом, когда тот был маленьким. Я едва не задыхался от страха, входя в его приемный покой, скромную квадратную комнату в самом центре дворца. Он сидел, разложив перед собой глиняные таблички со сделанными вчера метками — палочками и крестиками, — отметками тех, кто желал отправиться с отрядом против Трои.
— Царевич Ахилл… — сказал я. Говорил я отрывисто, голос срывался от охватившего меня ужаса. — Я не могу отыскать его.
Он поднял на меня глаза, изумленный. Видно, не слыхал, как я вошел; со слухом у него было неважно, и глаза, когда он встретился со мной взглядом, были белесыми и выцветшими.
— Пелей, верно, тебе не сказал, — проговорил он мягко.
— Нет, — язык мой словно окаменел, я едва мог им ворочать.
— Мне жаль, — в его голосе была теплота. — Он с матерью. Мать забрала его прошлой ночью, пока он спал. Они исчезли, никто не знает куда.
Уже потом я заметил красные отметины от собственных ногтей, вжавшихся в мякоть ладони. Никто не знает, куда. Может, на Олимп, куда мне никогда не попасть. В Африку, в Индию. В какую-нибудь деревеньку, где мне и в голову не придет его искать.
