Странное ощущение пришло, словно мурашки по коже. Сперва затихла перепелка, потом голуби. Листва замерла, и ветер утих, и ни один зверь больше не шуршал в зарослях. Тишина была такая, как будто все вокруг затаило дыхание. Совсем как кролик, завидевший тень ястреба. Я ощутил, как сильно заколотилось сердце.
Порой, сказал я себе, Хирон творит волшебства, вроде того, чтобы согреть воду или успокоить зверя.
— Хирон? — позвал я. Голос мой дрожал и прерывался. — Хирон?
— Не Хирон.
Я обернулся. Фетида стояла у самого края полянки, ее белая как кость кожа и черные волосы казались яркими, как вспышки молнии. Платье, что было на ней, облегало тело и блестело как рыбья чешуя. Вдох застрял в моем горле.
— Тебя не должно быть тут, — сказала она. Так острые скалы царапают корабельное днище.
Она шагнула вперед, и трава, казалось, увядала под ее ногами. Она была морской нимфой, и земные создания не любили ее.
— Прошу простить, — выдавил я, голос был словно застрявший в горле сухой лист.
— Я предупреждала тебя, — Чернота ее глаз словно вливалась в меня, перекрывала горло, не давая дышать. Даже если бы я посмел крикнуть, я бы не смог.
Шорох за моей спиной и затем голос Хирона, громкий в этой тишине. — Приветствую тебя, Фетида.
Тепло вернулось моей коже, вернулось и дыхание. Я почти побежал к нему. Но его твердый взгляд удержал меня. Пожелай она, могла бы меня достать и тут.
— Ты пугаешь мальчика.
— Ему здесь не место, — ответила она. Губы ее были красны, словно от свежей крови.
Рука Хирона твердо легла на мое плечо. — Патрокл, вернись в пещеру. Поговорим с тобой позднее.
Все еще чувствуя дрожь в ногах, я повиновался.
— Ты слишком долго прожил среди смертных, кентавр, — услышал я ее слова, прежде чем за мной опустилась шкура-полог. Я прижался к стене пещеры; в горле было солоно и мерзко.
— Ахилл, — позвал я.
Он открыл глаза и оказался рядом прежде, чем я смог говорить.
— Что с тобой?
— Твоя мать здесь.
Я увидел, как он напрягся. — Она тебя не тронула?
Я помотал головой. Не сказав, что видел — она хотела. И могла бы, если бы Хирон не пришел.
— Я должен идти, — сказал Ахилл. Шкуры зашуршали, раздвинувшись и пропуская его, а потом снова сомкнулись.
Я не слышал, о чем там говорили на полянке. Они говорили негромко, а может, отошли куда-то. Я ждал, обводя пальцем спиральки на каменном полу. За себя я больше не волновался — Хирон, видно, твердо решил меня оставить, он был старше ее, был уже взрослым, когда боги еще только качались в колыбельках, а уж она-то тогда была всего лишь яйцом в морских глубинах. Но было нечто, которое трудно как-то назвать. Она могла многого лишить меня.
