Я растерялся. Я не знал ничего о том, как делаются богами. Я был всего только смертным.
Он теперь помрачнел, и голос его стал громче. — И есть ли на самом деле такое место? Олимп? Она даже не знает, как это сделать. Притворяется, что знает. Думает, что если я стану достаточно знаменитым… — он затих.
Ну, вот это я еще мог уразуметь. — Тогда боги возьмут тебя сами.
Он кивнул. Но на мой вопрос он не ответил.
— Ахилл…
Он повернулся ко мне, глаза все еще потерянные и полные какой-то отчаянной ярости. А ему едва исполнилось двенадцать.
— Ты хочешь стать богом? — в этот раз вышло легче.
— Пока нет, — сказал он.
Тиски, которые я только сейчас ощутил, чуть ослабли. Пока еще я не теряю его.
Он положил подбородок в ладонь; черты его лица казались сейчас еще совершеннее — будто резной мрамор статуи. — Но я все равно хотел бы быть героем. Думаю, я смогу. Если пророчество правдиво. И если будет война. Мать говорит, что я даже лучше Геракла.
Я не знал, что на это ответить. Я не знал, материнское это ослепление или истина. Мне было все равно. Пока нет.
Он помолчал. Потом резко повернулся ко мне. — А ты бы хотел быть богом?
Тут, среди лишайников и олив, это показалось мне ужасно смешным. Я расхохотался, и спустя мгновение он вторил мне.
— Не думаю, что такое возможно, — сказал я.
Я встал и протянул ему руку. Он схватился за нее, поднимаясь. Туники наши были в пыли, а мои ноги еще и в пятнах высохшей морской соли.
— На кухне есть фиги, я видел, — сказал он.
Нам было по двенадцать, мы были слишком молоды, чтоб задумываться надолго.
— Держу пари, я съем больше тебя.
— Догоняй!
Я рассмеялся. Мы побежали.
Следующим летом нам исполнилось по тринадцать лет — сперва ему, а потом и мне. Тела наши стали расти, сухожилия и суставы вытягивались так, что порой болели и казались совсем слабыми. В полированном бронзовом зеркале Пелея я едва узнавал себя — долговязый и тощий, худые ноги, заострившийся подбородок. Ахилл был повыше, обещая перегнать меня в росте. Пока же мы были почти одинаковы, разве что он мужал скорее, с поражающей быстротой, верно, благодаря божественности своей крови.
Остальные ребята тоже взрослели. Мы теперь частенько слышали стоны за закрытыми дверями и видели тени возвращавшися под утро в свои постели. В наших краях мужчина берет себе жену до того, как обрастет бородой. Насколько же ранее этого он берет служанку? Таково обыкновение, мало кто приходит к супружескому ложу, не делав подобного. Эти поистине несчастны — слишком слабые, чтоб покорить, слишком неказисты, чтоб очаровать, или же слишком бедны, чтобы заплатить.
