Она отвернулась от меня и нырнула в море, не оставив после себя ни всплеска, ни ряби.
* * *
Я не пошел во дворец. Не мог. Отправился вместо этого в оливковую рощу, посидеть среди корявых стволов и упавших оливок. До моря тут было далеко. Я не хотел сейчас чуять его соленый запах.
Ты все равно скоро умрешь. Она произнесла это холодно, как данность. Она не желала, чтоб я был его спутником, но и убийства я не стоил. Для богини несколько десятилетий человеческой жизни были всего лишь досадной помехой.
А она желала, чтоб он стал богом. Она произнесла это так просто, будто это была очевидная вещь. Бог. Я не мог его таким представить. Боги холодны и далеки, как луна — ничего общего с его блестящими глазами, с теплым озорством его улыбки.
Желание ее было слишком честолюбиво — нелегко сделать бессмертным даже полубога. Правда, такое происходило, с Гераклом, с Орфеем или с Орионом. Теперь они на небесах и в виде созвездий, и пируя с богами за чашами амброзии. Но ведь они-то были сыновьями Зевса, их жилы полнила могучая небесная кровь. Фетида же была низшей из низших богинь, всего-навсего морской нимфой. В наших преданиях эти божества жили лестью и угодничеством, жили милостью, получаемой от более могущественных богов. Сами они почти ничего не могли. Разве что жили вечно.
* * *
— О чем задумался? — Ахилл разыскал меня. Его голос громко прозвучал в тишине рощи, но я не вздрогнул. Я почти ожидал, что он придет. Я хотел, чтобы он пришел.
— Ни о чем, — сказал я. Это была неправда. Наверное, это всегда бывает неправдой.
Он сел рядом, ноги его были босы и в пыли.
— Она сказала тебе, что ты скоро умрешь?
Я повернулся к нему, ошеломленный.
— Да.
— Прости, — сказал он.
Ветер взвихрил над нами серо-зеленые листья, и где-то поодаль я услышал легкое «теп» от падения оливки.
— Она хочет, чтоб ты стал богом, — сказал я ему.
— Я знаю, — замешательство отразилось в его лице, и несмотря на все, на сердце у меня посветлело. Так это было по-мальчишески. И так по-человечески. Родители, что делать, снова родители.
Но один вопрос все еще вертелся на языке. Я не мог успокоиться, не задав его, я должен был знать ответ.
— Ты хочешь стать… — я прервался, борясь с собой, хотя прежде обещал себе не запинаться. Я же твердил про себя этот вопрос, пока ждал его. — Ты хочешь стать богом?
Затененные глаза его показались совсем темными. Я не мог уловить проблесков золота в их зелени. — Не знаю, — сказал он наконец. — Не знаю, что это значит и как это происходит. — Он посмотрел на свои ладони, обхватившие колени. — Я не хочу покидать это место. И вообще, когда это будет? Скоро?
