Ну, что? Приступим?
Как вы помните, композитор Стравинский чрез мутные линзы очков со своей веранды наблюдает за разомлевшим на лужайке композитором Римским-Корсаковым в золотистой вязаной кофте и пузырящимися на коленях штанами от матросской робы. Как вы наверняка знаете, в отличие от колеса, Римский-Корсаков Николай Андреевич одним своим видом всегда вдохновлял Стравинского Игоря Федоровича на сочинительство, и не обязательно в парадном мундире морского офицера, а даже в таком вот непритязательном обличие.
Верится, что жизнь после жизни освободит нас от саднящих условностей жизни до жизни после жизни.
Итак, Игорь Федорович наблюдает за Николаем Андреевичем, хотя это только так кажется, что Игорь Федорович наблюдает за Николаем Андреевичем. На самом деле ему достаточно одного беглого взгляда на сей освещенный солнцем повалившийся улей, чтобы тотчас мысленно отправиться далеко от этого и прочих мест.
Улей – шутка с намеком. Дело в том, что обыкновенно спящий на травке Римский-Корсаков всегда окружен хороводом медовых песенок, точно улей – хороводом медоносных пчел. Вот, как раз, зная эту особенность, Игорь Федорович, как только видит задремавшего учителя-друга, тотчас старается отправиться далеко от этого и прочих мест, как-нибудь отвлечься или зажмуриться. Иногда даже затыкает уши, чтобы, не приведи Господи, не заразиться одной из таких мелодий и не повториться впоследствии.
А еще, случается, на полянке чуть поодаль устраиваются поедать клубнику итальянцы-кастраты со своими голосами, голосистыми гондолами и не менее голосистыми гондольерами. Венеция всегда где-то рядом. Итальянцы-кастраты, оказывается, обожают клубнику. Хорошо, что Игорь Федорович не видит их. Ни разу не видел, потому что первым всегда является друг-учитель, не всякий раз, но, чаще всего в ослепительно белом мундире морского офицера. С блаженной миной раскидывает руки и, растопырив длинные пальцы, точно созданные для ощупывания звуков, падает в ароматные травы. После чего Стравинский зажмуривается, затыкает уши, и только потом уже собираются итальянцы с клубникой, голосами гондолами и гондольерами. После трапезы, конечно же, поют. По счастью русские композиторы ангельского пения не слышат, ибо один спит, другой – уже далеко от этого и прочих мест.
И поскольку наш герой, Игорь Федорович, находящийся теперь далеко от этого и прочих мест, в то же время не покидает веранды, как бы наблюдая за раскинувшимся в землянике другом своим и учителем Николаем Андреевичем Римским-Корсаковым, у нас есть уникальная возможность понаблюдать и послушать, как затевается музыка. Но мы не станем этого делать по ряду причин. Во-первых, подсматривать и подслушивать нехорошо, а, во-вторых, это невозможно.
