Теперь он смирно сидел в конце платформы, подогнув ноги и упершись спиной в ящики. Пилотка с него слетела, ветер трепал рыжеватые волосы. Опасливо поглядывая на винтовку, ствол которой Трында упирал ему в бок, немец твердил, тыча себя в грудь:
— Пролетариат! Пролетариат!..
— Да замолчи ты! — прикрикнул Трында. — Что с ним делать?
— А черт его знает! — Иванов растерянно глянул на товарища.
Немец был ни молодой, ни старый, с тощим продолговатым лицом, на котором каждая жилочка дергалась. Он заискивающе улыбался, всем видом и жестами показывая, что если и был строг, то только потому, что того требовал долг службы, а была бы его воля — пожалуйста, можете ездить на составах с военными грузами.
— Держи его под прицелом!
Иванов нагнулся к немцу, снял с него ремень со штыком в ножнах и подсумками, извлек из карманов блестящую зажигалку, губную гармошку, бумажник и плотный пакетик с фотографиями. Губную гармошку бросил, зажигалку спрятал — пригодится, спичек нет, а заглянув в бумажник, засунул под ватник и его — там деньги и документы. Пакетик с фотографиями тоже хотел выбросить, но на всякий случай заглянул в него: а может быть, там что нибудь еще. Вдруг посуровел, показал один из снимков немцу:
— Ты?
— Найн! Найн! — прижал немец ладони к груди.
— Глянь! — показал Иванов карточку товарищу.
На снимке был изображен, похоже, тот самый немец, который сидел перед ними. Он был сфотографирован вдвоем с каким-то приятелем: засученные рукава мундиров, ухмыляющиеся физиономии, пилотки набекрень, в каждой руке — ухваченный за шею гусь, позади — окно с разбитыми стеклами, беленая стена хаты с полосами копоти.
— У, гад фашистский! Может, они мою хату тоже так! — Трында недобро взглянул на немца.
— Их бин арбайтер! — выкрикнул немец. — Драй киндер! Их хабе драй киндер!
— Киндеров вспомнил! — Трында шевельнул винтовкой. — А сколько ты наших ребятишек обездолил?
«Нет! — взглядом остановил товарища Иванов. — Стрелять нельзя. Услышат».
«Время не терпит. В любой момент немец может закричать…» — Иванов нерешительно сжал рукоятку штыка, отобранного у немца. Противно… Если б в бою. А так — противно. Но как иначе?
Пересилив себя, Иванов потянул штык из ножен, немец заметил это, его глаза сразу остекленели от ужаса.
И вдруг немец махнул через невысокий борт платформы.
— Ты что?! — перехватил Иванов винтовку, приклад которой Василь уже вскинул к плечу. — Вместо часового тревогу поднять хочешь?
— А ты — что? — в свою очередь напустился на него Василь. — Фотокарточки! Их сразу надо кончать, фотографов этих!
