— Кто шумит? — спросил Авдахов у хлопотавшего подле их столика лакея.
— Селиванов, Никита Саввич. Сейчас после биржи, — ответил лакей улыбаясь.
— А! — Авдахов кивнул головой и объяснил Семечкину: — Хороший подряд устроил, заливает теперь. Ну, какое же твое дело? Сказывай!
Он налил водки, чокнулся, выпил и отправил в рот целый ломоть семги. Семечкин объяснил.
— Правильно! — кивнул Авдахов. — Сергей Филиппович — золотой человек! Я тогда какой дебош сочинил, он поехал, кого уговорил, кого смазал, а на суде вчистую: был невменяем. Всего три катеньки заплатил, а ему полсотни. Золотой человек! Теперь загордился, по мировым не ходит. Так тебе что?
— Когда принимает?
— С шести до восьми, каждый день. Теперь, — Авдахов посмотрел на часы, — четыре. До шести посидим, и валяй. Что вечером делаешь?
— А ничего. Тоска у меня, Савелий Кузьмич, лютая тоска, — ответил Семечкин с порывом.
— Оно точно! Так вот мы с тобой тоску эту душить и станем. От Сергея Филипповича кати сюда. Я подберу еще парочку, и махнем. Идет, что ли, а?
— Что ж, можно, — вяло ответил Семечкин.
Он едва дождался шести часов и торопливо поднялся.
— Так сюда и ворочайся, — сказал Авдахов. — Я не прощаюсь.
Егор Егорович вышел и поехал к Прохорову.
У Прохорова была практика, и в приемной сидели два клиента. Семечкин переждал всех и вошел последним.
— А, почтенный собутыльник! — приветствовал его Прохоров. — Какими ветрами?
— За советом, Сергей Филиппович. Душевное дело.
В голосе Семечкина послышалась сердечная боль, и Прохоров сразу проявил к нему внимание.
— Ну, садитесь, и будем разговаривать, — сказал он, указывая на кресло и садясь сам. — Рассказывайте!
Семечкин откашлялся.
— Помните наш дебош? Я тогда тоску заливал. Жил я себе, Сергей Филиппович, до сорока трех лет тихо, покойно и вдруг полюбил, да так полюбил, что ума лишился, покой потерял. А она нет. И вот ее‑то, любовь мою, в куски изрезали, ограбили и надруганию предали.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Прохоров.
— Да то, что сказал: в куски изрезали.
И Семечкин рассказал все, что уже сообщил начальнику сыскной полиции, и затем передал о безуспешных розысках последней.
— Что же вы от меня хотите? — спросил Прохоров.
— Совета, Сергей Филиппович. Теперь я в эту полицию ни в грош не верю и сам решил за дело взяться. Жив не буду, если этого изверга не изобличу. Так вот, присоветуйте, как за это дело взяться, с чего начать, кому деньги платить.
Прохоров задумался. Потом вдруг он хлопнул себя по лбу.
