Айс поцеловала его высокий, горячий лоб. Губами притронулась к длинным, колким ресницам.
— Все будет хорошо, — прошептала уверенно.
Он улыбнулся ей одними глазами. Сквозь ласковые звездочки зрачков глядела звериная тоска.
— Все будет хорошо, — повторила Айс.
И быстро пошла к дверям.
Мохнатый шарик остался висеть под потолком, по-прежнему озаряя камеру мягким и добрым светом.
Пусть.
Сам Зверь в жизни не попросил бы ее об этом, но Айс-то знала, как страшно ему оставаться в глухой и холодной темноте.
* * *
Первую минуту Зверь отчаянно отплевывался. Ее вкус, ее запах. Кажется, никогда теперь не забыть. Еще и клыки… У-у, нелюдь… Ведьма! Светильник этот. Вот дрянь! И как его погасить, непонятно.
Фу.
Скривившись, он вытер губы. Понял, что руки дрожат, и уставился на них с нескрываемым отвращением.
Она касалась их. Трогала своими мерзкими теплыми лапами. Тварь. Тварь… ведьма… Теперь всю жизнь не отмыться.
Зверь чувствовал себя так, как будто, проснувшись, обнаружил на лице таракана. Мерзко. До тошноты, до дрожи.
«Прекрати истерику!» — приказал он себе. И прекратил. Не то, чтобы совсем, но хотя бы дрожать перестал.
Ведьма.
Все. Хватит.
Зверь прислушался к тому, что делалось снаружи. Ведьма ушла. Осталась охрана.
А у тварюки куча комплексов, что при ее внешности, конечно, вполне ожидаемо. Получилось чуток подзарядиться. И подлечила, опять же — не надо тратить драгоценные крохи Силы на приведение себя в порядок. Может грохнуть все на светильник? Да ну его, не факт, что получится. Можно сделать хитрее.
— Все через жопу, — грустно пробормотал Зверь, — бардак в армии.
Он вздохнул, расслабился, поймал в себе слабые токи Силы. Как мало ее! Настолько привык уже работать, не считая и не оглядываясь, что собирать энергию по капле казалось унизительным.
А куда деваться? Чертова сучка чуть не ухайдакала своими экспериментами. То ей, понимаешь, горит плохо. То мерзнет хреново. То, значит, кости дробятся медленно.
Вот мразь!
— Эй, Мохнурка, — позвал он негромко.
— Чего тебе, упырь, — тут же отозвался десятник.
Ну, точно, подслушивал. Позабавился, надо думать, от души. И пусть его. Не жалко.
За «Мохнурку» в первый раз Зверь получил по зубам, да так, что показалось, вся челюсть выпала. А потом ничего. Привык десятник. Отзывается даже. Бесится, правда, каждый раз, но от него ничего другого и не требуется. Он бесится, а Зверь силы копит.
Да, к тому же, а как еще его называть, ежели он весь, с головы до ног, шерстистый? Подчиненные начальника за глаза «Гладким» зовут. Льстят безбожно, потому как они рядовые, а он десятник. Ну, а Зверь, тот с чинами не считается. Зверь всегда правду в глаза… Ага, а Зверю за это в зубы…
