— Я тебя не обманывала, Исмаил-ага. С радостью принимала я турок. И молила детей своих быть смирными… а потом сама их благословила.
— Почему?
Она пожала плечами.
— Почему? — повторил он свой вопрос. В Устине никто не мог взять в толк, почему даже такие, как Хадживраневы, словно ополоумели. — Почему?
Старуха снова пожала плечами. Она и так слишком много сказала, а он ничего не понял. Лучше она будет смотреть снизу, как блестит от пота его лоб. Как тогда, на пасху! Словно светлое воскресение продолжается. Тогда сыновья ее горячили коней, как настоящие кырагасы, а ага перекидывал узду из руки в руку…
…Бабы испокон веку выходили замуж, копили гроши и рожали райю — кто детей удачливых, кто неудачливых. А Гюрга видела, что ее чрево не хуже, чем у турчанок, что и она может рожать пашей и беев… Воскресение продолжалось, и Хаджия не поехал с другими старейшинами к паше в Филибе, сыновья чуть было его не связали, и благословение было дано — возврата к прошлому уже не могло быть… Исмаил-ага все равно не простил бы ее сыновьям, да и она сама не перенесла бы позора — снова видеть их покорными… И это было важнее земли, золота, важнее самой жизни, потому что отныне только свобода давала всему цену. А бабка Хаджийка хорошо разбиралась в деньгах и в ценах. Она смотрела, как на лбу у аги пульсирует жила, смотрела на капельки пота — светлое воскресение продолжалось, ей любо было видеть агу таким и любо повторять про себя: «Дерьмо! Навозная куча!»
«Сука! Змея подколодная!» — повторял про себя Исмаил-ага и жалел, что не взял только ребенка, что спас жизнь старухе и повел ее в Устину. Что он будет там с ней делать? Ведь она настроит девочку против него… «Избавиться от старухи, — сказал себе ага, — избавиться…»
6
Он огляделся. Девочка спала. Дорога по-прежнему была пустынна, только пронесся столб пыли и соломенной трухи и за поворотом рассеялся по оврагу. Старуха глядела на него, она почти улыбалась ему, но глаза у нее были такие, что самому аллаху было бы угодно, чтоб они погасли. Рука его украдкой погладила перламутровую рукоять ятагана. «Надо наотмашь, по темени», — подумал он и, прежде чем вытащить клинок, прежде чем замахнуться, произнес слова, которые должны были стать последними, сказанными им старухе:
— Этот день останется для меня праздником, бабка Хаджийка, и ты не сможешь его омрачить. Дед Хаджия, если он смотрит на нас сверху, поймет, что я прав… Ради ребенка я это делаю… Стало быть, у восьмой бочки?..
