— Я не торгуюсь, Исмаил-ага, — ответила быстро старуха. — Они мои! Хадживраневы никогда не были цыганами.
— Твоими и останутся, — сказал он, едва сдерживая гнев. — Перейдут к твоей внучке. Если я их, конечно, найду.
— Найдешь, Исмаил-ага, поезжай.
5
Он уже нетерпеливо поглядывал вниз, на дорогу, но последние слова старухи заставили его обернуться и пристально взглянуть ей в лицо.
— Никто их оттуда не вырыл, когда все началось? Столько вас народу было, кто-нибудь мог и…
— Наши мужчины не воры, Исмаил-ага, а когда все началось, никто не думал об алтынах, хотя каждый зарабатывал их своим горбом.
— Анладым, — произнес тихо, сквозь зубы ага. — Если б они умели думать, они не заварили бы этой дурацкой каши. Чего им недоставало?
«Чего им недоставало? — молча глянула на него снизу старуха. — Они не могли ругать тебя в лицо и посылать по матери!»
Исмаил-ага снова ощутил холодок и снова захотел поскорее убраться. И не мог. Ему было досадно, что он, ага, препирается с какой-то старой гяуркой, но он не двигался с места. Надо было уйти раньше. Никогда в жизни никто ему не перечил, и спор со старухой действовал на него, как опиум, как гашиш, когда он отведал его впервые. Он и тогда знал, что это яд, но ему хотелось еще…
— Мои сыновья не были дураками, Исмаил-ага, — сказала старуха. — Павел знал турецкий и греческий, читал и писал, в уме считал тысячи!.. Даже ты заставлял его тебе подсчитывать…
— Кого хотел, того и заставлял, — ответил ага, разгневанный на самого себя за то, что остался. — Один для одного рожден, другой — для другого!
Старуха продолжала смотреть на него снизу вверх, и теперь во взгляде ее сквозило любопытство. На лбу Исмаила-аги опять набухла жила, вокруг нее опять роились капельки пота, как тогда, на пасху, когда никто не принял узду из его рук.
— Верно говоришь ты, ага, — сказала старуха. — Хаджия тоже спрашивал: «Ребятки, чего вам недостает? Чего вам еще надо?» А Павел ответил: «Ты слышал когда-нибудь, отец, чтобы был хоть один валия{32} — болгарин, хоть один кырагасы{33} — болгарин? Все — турки, все вплоть до курджий{34}! Воображают, будто для того они и рождены!» Точно как ты сказал. В уме считал тысячи!..
— Анладым, анладым! — произнес ага, внимательно оглядывая старуху. Уж теперь-то он знал, что она собой представляет, — да, только сейчас он рассмотрел ее по-настоящему! И не было в ней дрожи, ни подбородок, ни руки ее не тряслись, и она не упала перед ним на колени, а просто сидела на траве, выпрямившись, и глаза ее горели, как угли… — Анладым… Но ты-то, бабка Хаджийка… ты-то с каких пор бунтаркой заделалась? Ведь ты с радостью принимала турок, я в вашем доме гостил как у друзей… Стало быть, ты меня обманывала, а?
