Уже стало известно, что нашлись предатели, что многие села не подымутся, и еще прошлой ночью на севере, в горах за Филибелийской равниной, алели пожары. Они казались близкими пастушескими кострами: протянешь руки — пламенем обожжешь. Верно, из сел и хуторов были сложены эти костры, коли видны были так далеко, а перуштинцы не помнили такого с самых кирджалийских{9} времен.
Так и стоял Учитель. Переглянулись десятники, а Павел Хадживранев сказал:
— Эй, Учитель, если нет в тебе решимости…
— Все решено! — ответил Учитель.
— А давешние пожары?
— То горели турецкие села, Павел, стоит ли о них жалеть?
3
В ту же ночь с Родоп спустились трое помаков{10}, вел их известный головорез Дели-Асан Байман-оглу. Они перевалили Власовицу, миновали крайние махалы{11}, ко всему присматриваясь привычными к темноте глазами, и дошли до Тилевой кофейни, что на площади. Там их остановил повстанческий патруль. Осветили фонарем их лица и узнали.
Спросили Дели-Асана, зачем он пожаловал, — уж не подряжаться ли в полевые сторожа? Потому как он часто, являясь в Перуштицу, говорил: «Я теперь ваш полевой сторож», и сам назначал, какой будет плата и куда приносить ему в обед жареного цыпленка; жил с неделю-другую и уходил. За это время и с мужчинами дрался, и на женщин посягал, и скот уводил…
— Не-е-ет! — ответил он весело патрулю, остановившему его возле Тилевой кофейни. — Ха-ха-ха! Хороши у вас цыплята, да только кончились те времена, не тот нынче болгарин, так ведь? — Говорил он с ухмылкой, небрежно опустив руки на заткнутые за пояс пистолеты, и все поворачивал свою большую медвежью голову — хотел разглядеть, кто стоит в темноте у него за спиной. — Полюбилась мне Перуштица, хотя сам я не очень-то был ей по нраву… Только трудненько вам придется без Дели-Асана, ой, трудненько! Кто-то теперь у вас проказить станет, а?
Снова спросили его, зачем пожаловал. Тогда он потребовал трех мулов, ракии{12} и табака для Мемеда Тымрышлии{13} — предводителя отуреченных родопских сел. Тымрышлия велел передать, что отправляется в Средногорье — усмирять бунтовщиков, а Перуштицу обещает уберечь и от своих людей, и от окрестных турок, — только бы перуштинцы вели себя смирно.
Покуда с ним толковали, вокруг собрался народ. Старики возвращались с заутрени, а молодым не спалось. В эту пасхальную ночь и Болгария должна была воскреснуть, как обещал Учитель. Кто с радостью, а кто со страхом — все ждали чуда. Вот тогда-то и увидели перед Тилевой кофейней патрульных с фонарем, а над ними, в свете фонаря, — огромные плечи Дели-Асана и его огромную медвежью голову. Решили, что он пойман и доставлен сюда, чтобы искупить свои грехи, но, подойдя поближе, услышали, как он перечисляет, что ему надобно… Словно воскрешение отменялось.
