— плащ ярких цветов. За поясом у него торчал из ножен нож.
— Расскажи мне, как это произошло, — строго сказала Мария-Тереза, не ответив на его поклон.
Несмотря на свое хладнокровие, индеец, видимо, несколько смутился от такого холодного приема в присутствии чужого и заговорил на языке кечуа. Но молодая девушка тотчас же попросила его говорить по-испански, вдобавок строго заметив, что в хорошем обществе не принято говорить при чужом человеке на непонятном ему языке. Индеец нахмурился от этого выговора и с минуту презрительно, свысока, смотрел на Раймонда.
— Я жду, — сказала Мария-Тереза. — Твои индейцы укокошили моего китайца.
— Бесстыдный сын Запада смеялся над тем, что наши индейцы зажгли коэты[7] в честь новой луны.
— Я плачу жалованье индейцам не за то, чтобы они забавлялись пусканием ракет.
— Это был благородный праздник новой четверти луны…
— Да, сегодня четверть, завтра половина, потом полнолуние… А солнце… а звезды… а католические праздники: одних этих целая уйма… Твои индейцы только и знают, что праздновать. Лентяи, пьяницы! Я их потому только и терпела, что они — твои друзья; но раз они начинают убивать моих слуг, которые служат мне лучше их, я больше терпеть не стану.
— Бесстыдные сыны Запада не слуги тебе — они не любят тебя…
— Они работают.
— За грош… У них нет и капли достоинства… Собачьи дети!
— Они мне служат, а твоих я держу только из жалости.
— Из жалости!
Индеец словно выплюнул это слово. И, взмахнув рукой, потряс над головой кулаком — жестом угрозы и отчаяния… Но рука его тотчас же опустилась… Он направился к двери, но прежде, чем отворить ее, обернулся и с порога бросил Марии-Терезе скороговоркой несколько фраз на языке кечуа. Глаза его метали молнии… Он гордо завернулся в свой яркий плащ и вышел.
Молодая девушка все время машинально играла карандашом.
— Счастливого пути! — бросила она ему вслед.
— Что он вам сказал?
— Что он уходит, и я не увижу его больше.
— Он страшно зол.
— Это он напускает на себя. Мне это надоело. Он очень предан нам. Уверяет, будто сделал все возможное, чтобы предотвратить несчастье. Но его индейцы — невозможный народ!.. Гордость невероятная, а работать не желают. С этого дня я буду брать только китайцев.
— Берегитесь, как бы это не повредило вам!
— А что же прикажете делать? Я держала индейцев Гуаскара, хоть и знала, что пользы от них никакой, в качестве громоотвода. Но раз они убивают моих кули… Могут проваливать на все четыре стороны.
